- А как ты нашел-то меня, Саша? - уже с выраженным удивлением крикнул Лихолет. - Тут сто лет никто не ходил. Следов не видел я даже днём. Думал - всё. Сбежал. Хотел год отсидеться в селе за этой горкой. Там долина длинная и село Варваровка. Это мне Фёдор сказал, у которого я воду брал в Змееголовке. Деревня такая. Да ты там был. Мимо неё не пройдёшь.
- Я тебя, Жорик, по запаху выловил. Сало твоё такой дух выдавало по ходу движения, что мне только нос надо было соответственно направлять.- Пошутил Александр Павлович. - А если серьёзно, то чутьё у меня, как у собаки охотничьей. От природы. Не зря же нас, милиционеров, легавыми зовут. Не зря. Ты-то посчитал, что место здесь глухое, непроходимое и никому в голову не придёт, что беглец пойдет вверх по самой широкой тропинке. Ты ведь должен был, наоборот, рвануть по самой незаметной.
- Вот я так же подумал, - засмеялся Георгий. - Пойду, думаю, по чуть заметной тропке, так у милиции скорее мысль появится, что я по ней двинул. И нашли бы быстро. Любой, даже начинающий нашел бы. А не то, чтоб такой монстр как ты. Ну а тебе подумалось, что я по большой тропе пойду. Потому, что это с точки зрения беглеца - глупость тупая. А я, ты ж меня давно знаешь, не дурак конченый. Тоже сообразил, что милиция подумает будто я поползу по самой незаметной дорожке. Я же не знал, что тебя пошлют за мной. Другие бы хрена с два меня поймали тут.
- Ну, что теперь уже… - Малович пошел вперёд. - Нам надо к совхозу выйти. А по большой тропе не пройдём. Там травы нет почти. Вообще, видать, каток как зимой. Прямо вниз сползём, а потом влево к большой дороге. Она уже конкретно в Каменск-Уральский идёт. Оттуда на трассу выскочим, попутку поймаем до Владимировки. За ночь успеть надо. А утром председатель машину даст и рванём в нашу контору.
- Надолго меня посадят-то? - кисло спросил Жора, цепляясь на ходу за стволы и ветки. Падал, поднимался и снова скользил таким же образом.
- Не знаю, - Малович сказал и врезался грудью в толстый ствол сосны. - Побил ты его не шибко. Можно списать на эксцесс при неприязненных отношениях. Поссорились просто. Не любите друг друга. Но ты ж ещё три тысячи украл у него. В заявлении написано так. Жена писала.
- Я. Александр Павлович, не воровал деньги. При нём и при жене взял из чемоданчика три тысячи. А там их двенадцать было. Они мне сами и сказали, где чемоданчик. А деньги я свои забрал. Остальные так и лежат. Можешь проверить.
- Какие такие свои? Чего твои деньги в чемодане Егоркина отдыхали? - Малович хотел спросить что-то ещё, но с него слетела мокрая и тяжелая форменная фуражка, он стал шарить рукой вокруг себя, нашел, поднялся, но слишком, видно, быстро. Левая нога его поднялась для восстановления равновесия, но не получилось.
- Да что ж ты, мать твою так! - успел крикнуть Александр Павлович и улетел вниз. В темноту мокрую, дрожащую от тонких струй стихающего постепенно ливня. Потом Лихолет услышал глухой удар тела о дерево и услышал стон, смешанный с длинным замысловатым матюгом.
- Саша, ты живой? Ты где? Что там? - Жора поехал по слизи вниз, цепляясь за скользкие сосны и осины.
- Я вроде бы ногу сломал. В дерево коленом вписался, развернуло меня сразу, так я ещё носком сапога его же задел. Встать попробую. - невидимый Малович рыча цеплялся за ствол, пытаясь встать. В этот момент Георгий шлёпнулся о соседнее дерево и удержался, не упал.
- Всё. Трындец ноге, - сказал старлей с сожалением. - Ночевать тут придется.
- Не, здесь нельзя. Сыро. Ночью замёрзнем и воспаление лёгких словим. Сырой воздух. Отдохнём, да я тебя потащу вниз, - Лихолет мокрым рукавом вытер мокрое лицо. - Тут идти осталось пару километров. Давай сядем, передохнем минут десять. А там начнём движение с нагрузкой. Я-то не хилый, ты знаешь. Дойдём!
Они сели, прижавшись спинами к стволам. Ногу Малович руками отложил в сторонку. Ни согнуться, ни выпрямиться сама нога не могла.
- Ты мне расскажи, с чего весь этот компот между вами заварился. С чего баба Егоркина заяву на тебя нам притащила? - Александр Павлович громко выдохнул и поглядел вверх. От ливня остались одни воспоминания. Между верхушками деревьев в черном небе, как в озере, плескались золотые рыбки-звёзды.
Было темно и Малович лица Георгия не видел. Но слышал, как он откашливается, что-то бормочет под нос и глубоко вздыхает. Решает, наверное, рассказать или не стоит. И подумал всё же, что можно сейчас поделиться давней своей тайной.
- Такое дело, Александр Павлович, не очень, правда, значительное. И началось оно четыре года назад. Можно бы и забыть уже, - Жора Лихолет попытался прикурить папиросу, чтобы сбить волнение и гладко изложить мысль. Но папиросы вымокли. Спички тоже. Поэтому он начал сбивчиво, заикаясь и путаясь в словах. - Мы это… Ну, передовики же. Он, я, Володя Ступин и Миха Лысенко. Убираем и намолачиваем больше всех. Последние четыре года побеждать в соревновании стал Егоркин. Ну, ладно. Только, бляха, не один - сам Егоркин да я знаем, что он вырабатывает меньше меня. Все знают. И наши механизаторы в курсе, агроном, председатель. Агроном каждый день сверку делает, экономист тоже. А уж весовщики на току - в первую очередь. Бумажки же есть реальные на весовой. Вот столько зерна из бункера Егоркина привезли шофера, столько от Лихолета. Понимаешь? Получается по накладным, что я и скосил больше и намолотил. По текущим, повторяю, бумагам. А в конце уборки про текущие накладные в конторе забывают, а составляется общий отчёт. Ничего в нем по полочкам не раскладывается, а пишут экономист, агроном и председатель, что в социалистическом соревновании, начиная от весенних работ и до уборочной с такими-то результатами победили такие-то комбайнеры, водители, трактористы, сеяльщики, снегозадержатели, протравщики и ещё разная публика. Потом называют призёров. Тех. кто на втором месте да на третьем. Четыре года последних в этой бумаге я - на втором всегда. После Егоркина. А раньше он пристраивался то третьим, иногда вторым после меня.