В полутьме по деревьям вверх-вниз ползали странные существа – плоские круглые многоножки с узорчатыми рисунками на спинах. Словно застывшие изображения калейдоскопа, рисунки на каждом существе были разными. Существа спускались на земляной ковёр и зарывались внутрь, другие же выбирались на поверхность, цеплялись лапками за стволы и направлялись вверх.
Между кронами деревьев протягивались лианы, будто провода, с которых свисали продолговатые мерцающие плоды. Внизу, на красноватом растительном ковре тут и там вспучивались синие цветы, обнажая бутоны. При моём приближении «цветы» взмахивали лепестками, открывали крошечные глаза и срывались с места вверх, скрываясь среди пульсирующей шарообразной «листвы»…
— Неужели всё это на самом деле? — спросила я, завороженно оглядываясь по сторонам.
— Аммиачная атмосфера, — сказал дядя Ваня. — У здешних форм жизни в основе молекул лежит азот, они дышат водородом, выдыхают азот и, прости уж, какают фосфором… Это невероятно. Рассказать кому – просто не поверят… Как выясняется, жизнь бывает не только на основе углерода, но и на основе азота.
— Если хочешь, я могу принести тебе что-нибудь, — предложила я.
— Не смей ничего трогать! — строго распорядился старик. — Ни под каким предлогом!
Как подготовиться к тому, что однажды рядом не окажется ничего человеческого, привычного? Здесь нельзя ни в чём быть уверенной наверняка, поведение этого мира я не могла просчитать и посчитать. И любая реакция мира на меня – непредсказуемая.
Но именно здесь, осторожно ступая сквозь лес в чуждом мире, я могла по-настоящему отложить в сторону человеческие конструкты и все выученные понятия. Всё, от чего порой хотела освободиться. Впитанные за жизнь ритуалы вроде распорядка дня, «вежливости», «моды», «позитивного настроя» и всей уймы явлений, окружавших меня там, позади, в мире людей… Ненависть, зависть, жадность, подлость с одной стороны, справедливость, благородство, дружба с другой… Все эти человеческие конструкты, ловушки, которые загоняют человека в коридоры предвзятости при принятии любых, самых незначительных решений… Ловушка, состоящая из ловушек – ведь стоит выйти из одного конструкта, как тут же оказываешься в другом.
Как отбросить всё наносное, но при этом не перестать быть человеком? Я всегда считала, что это доступно только младенцам, которые ещё не заразились всем тем, что окружает человека в самостоятельной жизни. Как признать человеческие конструкты ничтожными, а себя – неподвластной им? И насколько это вообще возможно? До какой степени? Не окажется ли в итоге, что единственное настоящее в этом мире – это одна только боль? Или она – тоже конструкт?..
Лес был осторожен. Он притих и наблюдал за мной, пока я, поправляя на плече рюкзак с артефактом, брела меж деревьев. Я ощущала лёгкие, но постепенно нарастающие толчки в землю под ногами. Где-то далеко за деревьями гулко ухало, словно молоты били в землю, и звук приближался по мере того, как я двигалась к цели. Метры таяли один за другим, число на браслете сокращалось, а нестройные удары по земле всё близились.
— Я чувствую, как дрожит земля. Неужели землетрясение?
— Не знаю, — отозвался наушник. — Я уже вообще ничего не знаю. Ты только давай там поосторожнее…
Кроны деревьев остались позади, и я вышла под зеркальное небо, узрев нечто огромное на полудюжине колоннообразных ног. Оно шло вдоль края лесного массива. Ростом с двухэтажный дом, оно достигало метров десяти в диаметре, и клубящееся облако птиц или существ, напоминавших птиц, вертелось над этой гигантской конструкцией, похожей на грубую, бугристую каменную чашу. В облачных отражениях на небе я видела бурую жидкость, которая доверху заполняла эти странные шагающие бассейны. Птицы пикировали в неё, приземлялись, пуская по поверхности круги и разбрасывая брызги. Иные вспархивали и с криками неслись прочь, к другой гигантской чаше, бредущей поодаль.
А в сотне метров впереди, распластавшись на земле, стоял корабль. Некогда серебристая корма звездолёта была покрыта синеватыми потёками. Аммиачные осадки уже давно въедались в металл, постепенно разрушая его нитридами и оставляя проплешины. Плотный ковёр растительности между мной и кораблём, словно сорняком был покрыт короткими толстыми стеблями, похожими на щупальца.
Громыхая по земле, мимо шли гигантские шагающие каменные чаши. Мигрируя с запада на восток, они огибали корабль, а воздух был наполнен многоголосым щебетом птиц разных форм и размеров. Жизнь во всей её суете не обращала внимания на меня, представительницу чужого инвазивного вида, будто бы меня здесь не было вовсе.
— Дядя Ваня, приём. Как меня слышно?
— Слышу хорошо, внучка, — ответил синтезированный голос. — И вижу картинку. Кажется, это корабль россов, и он уже успел основательно врасти в землю.
Я усмехнулась.
— Отсюда слышно, как разбиваются твои надежды выбраться с этой планеты.
— А твои надежды как поживают? — парировал старик.
— Их нет. Мне уже плевать на всё.
Выждав, я улучила момент и быстро побежала через открытое место между двумя гигантами. Расталкивая лениво колыхавшиеся щупальца-стебли, я преодолела последние метры, и вот уже изъеденный коррозией борт машины возвышался надо мной мёртвой громадой. На металле красовалась выцветшая эмблема – щит с медвежьим оскалом, прикрывающий сизо-фиолетовую каменную планету.
Живая почва плотно обволакивала массивные стойки шасси, а под брюхом машины росли зеленоватые пульсирующие грибы, вьюны тянулись по опорам и исчезали где-то наверху. Земля схватила некогда летавшую машину и теперь крепко удерживала её в своих объятиях, не в силах проглотить, но и не желая отпускать.
Грузовая рампа была поднята, люки – задраены. Я осторожно обогнула корабль, шаря взглядом по корпусу и размышляя о том, как бы попасть внутрь.
— Лиз, посмотри правее, — сказал наушник. — Вон там, на холме…
В стороне, на самой вершине холма едва серебрилась металлическая коробочка. Четырёхколёсный вездеход был наполовину погружён в почву. Оглядываясь по сторонам, я подобралась к машине, приложила изрядное усилие и со скрипом открыла проржавевшую дверь. В кабине на водительском кресле сидел человек в скафандре. Казалось, он в полном умиротворении созерцал открывавшийся с холма живописный пейзаж – низину с россыпями незнакомых разлапистых растений и дымящимися отверстиями в живом покрывале.
В отдалении, на противоположном конце низины паслись с полдюжины странных животных. Довольно крупные, они походили на приземистых двуногих ящеров, и отсюда можно было различить подобия щупалец, веером торчащих из широких морд, которыми они копались в почве, словно облизывали её. Огромные красные рубины глаз выпирали по сторонам массивной головы.
Я стёрла тонкий слой коричневой пыли с обтекателя шлема на скафандре. Человек уже давно был мёртв, и лишь его череп задорно скалился посеревшими от времени зубами. Я пыталась понять, как тут оказался этот человек и почему встретил смерть в машине. Возможно, он уже знал, что обречён, поэтому выбрал место с красивым видом, чтобы остаться тут навсегда?
Осмотрев кабину, я обнаружила синюю карточку с той же эмблемой, что была на борту корабля. Видимо, метка доступа. Особых надежд на то, что она сработает, впрочем, не было.
Животные в низине, тем временем, заметили меня. Оно из них неторопливо двигалось в мою сторону, и я поспешила ретироваться к кораблю. Топот мигрирующих каменных чаш всё ещё ощутимо потряхивал землю, но сами существа уже скрылись из виду – последнее исчезло за холмом, унося с собой суетливую стаю птиц. Их отражения, впрочем, были вполне различимы в плывущей над головой облачной дымке…
Побродив вокруг корабля, я примеряла карточку то здесь, то там, водила ею в воздухе, словно волшебной палочкой, но всё тщетно – судно был давно и безнадёжно мёртво. Оставался, впрочем, ещё один вариант – вскрыть корабль силой. И только лишь я об этом подумала, как на пригорке показался давешний красноглазый ящер. Он встал возле вездехода, поводя мордой, будто принюхиваясь. Торчащие из его пасти щупальца подрагивали, а затем указали прямо на меня, и существо двинулось вперёд.
— А этому что понадобилось? — напряглась я.
— Может, голодный? — предположил старик.
Кормить неведомое чудовище собою было не с руки. Нужно было попасть внутрь корабля, и чем скорее, тем лучше. Сетка окружающего пространства уже отпечатывалась на внутренней стороне век… Усилие мысли, концентрация, движение руки вверх – и резко вниз сжатым кулаком!