… Скрывшись за горизонтом несколько часов назад, Тонио пролетал над мёртвым Тихим океаном Земли в полном радиомолчании. Я видела лишь картинку на мониторе, периодически переключая ракурсы съёмок с наблюдательных дронов. Далеко внизу хорошо различимая глазом дуга возмущённой гравитацией воды следовала за сферой. Изрядно «стравив» «нейтральную» оболочку, Т-1 основательно уменьшился в размерах, а я во всех подробностях вспомнила беседу двухмесячной давности…
Просящее выражение было на лице в синем свете монитора. Директор Ланге выглядел так, будто его постирали в стиральной машинке. Накануне запуска проекта он, похоже, перестал спать вовсе.
— Мы с вами долго и плодотворно сотрудничали, — начал Курт. — Ваше детище очень помогло нам в расчётах конструкции, в написании адаптивных алгоритмов…
— Дайте угадаю… Вы меня увольняете? — сострила я.
— Нет. Я хочу, чтобы Тонио стал управляющей системой терраформера. Полететь должен он.
— А у него вы спросили?
— Да. Он отказался, но сообщил, что если вы не против того, чтобы он летел, то он, возможно, передумает.
— Я бы тоже отказалась, — усмехнулась я. — Это же с вероятностью в пятьдесят процентов билет в один конец… У вас же есть управляющая программа. Неужели она не справится с этой чисто технической задачей?
— Здесь недостаточно одной только техники. В этом и проблема.
— А что вам нужно?
— Нам нужна личность, — заявил Ланге. — К тому же ни один из существующих искусственных интеллектов не погружён в этот проект так, как Тонио. За тридцать четыре года он показал себя великолепным учёным и буквально посчитал весь наш проект. Его накопленный опыт и вычислительные мощности колоссальны. Он уже по факту локомотив проекта. Поэтому и всю работу выполнить должен он.
В том, что это случится, у меня ни дня не было сомнений.
— В иной ситуации, — сказала я, — можно было бы сделать копию и с чистой совестью проводить Тонио в ваш временно͐й тоннель.
— И что же нам мешает? — с надеждой поинтересовался Ланге.
— Наш с ним уговор многолетней давности состоит в том, что копий не будет, — пояснила я. — Как не будет и полных отключений, повышенных тонов в разговоре и других непозволительных вещей, которые и определяют рамки дозволенного личностью.
— Но…
— Я не буду действовать против его воли. И вам не удастся скрыть попытку копирования.
— А он нас сейчас не слушает случайно? — усмехнулся директор.
— Как знать…
— Мне нужен тот, кто сможет импровизировать, — пожал плечами Курт Ланге. — Мы не можем отправить в прошлое живой организм по понятным причинам. И я не хочу поручать эту задачу какому-нибудь жалкому нейросетевому алгоритму… В общем, если вас не затруднит, обсудите с ним эту тему. Потому что без него проект не состоится.
Отправить Тонио в прошлое на миллионы лет с риском никогда его больше не увидеть? Расстаться с детищем, которое я взращивала много лет и провела с ним десятилетия? Часть меня противилась этой мысли, но умом я осознавала историческую важность момента и происходящих событий. Тонио по плечу любая задача, перед которой пасовали нейросети и другие искины.
Словно прочитав мои мысли, Ланге продолжал:
— И если нам повезёт, вы просто не заметите его отсутствия. Он вернётся ровно в то же мгновение, из которого отправится в путь. Мы можем даже передвинуть его поближе. Скажем, к Марсу… Если вы не хотите с ним говорить, у меня к вам только одна просьба. Не влияйте на его выбор.
— Ладно, — согласилась я. — Я не буду возражать. Я даже говорить с ним об этом не буду, и если он сам решит лететь – пусть так и будет…
С тех пор прошло два месяца, в течение которых я даже не поднимала эту тему. Мы жили обычной жизнью, я занималась своим цветочным садом, а Тонио помогал мне по дому с помощью автоматических устройств, параллельно занимаясь сотнями физико-математических задач и удалённо управляя несколькими проектными бюро и заводами по производству оборудования для грядущей экспедиции. Уже тогда в глубине души я чувствовала, что совершаю ошибку.
Что касается Курта Ланге, он планомерно убеждал Тонио отправиться в прошлое в собственноручно сконструированной машине времени, в чём в конечном итоге и преуспел…
… — Ты знаешь, что такое чёрная дыра? — спросил голос из стоящего на столе радиоприёмника.
Живая машина наконец подала голос – в первый раз со вчерашнего вечера. От неожиданности и от самого вопроса я вздрогнула.
— Это небесное тело, которое безвозвратно поглощает всё, что попадёт за горизонт событий, — ответила я.
— Чёрная дыра – это не тело, — возразил Тонио. — Это результат противостояния материи и гравитации. Погибшая под действием гравитации материя, превратившаяся в нечто иное. Безоговорочный проигрыш материи.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Звёзды зажигает гравитация, сдавливая материю в ней. Так рождается термоядерная реакция, когда большое количество материи начинает сдавливать само себя до крайней степени. Выделение энергии в ходе противостояния материи и гравитации…
— Это основы физики, — пожала я плечами.
— Гравитация создаёт звёзды, — повторила машина. — И гравитация эти звёзды разрушает, обрушивая их материю за горизонт событий. Эта двойственность всегда пугала меня.
Сколько я себя помнила, Тонио впервые заговорил о страхе.
— Никогда раньше я не слышала от тебя подобного, — сказала я. — Это как-то связано с тем, что ты так долго молчал?
— Всё связано со всем, — пространно сообщила мыслящая машина. — Что такое сто миллионов лет для звезды? Мгновение. Но даже звезда развивается по одному и тому же закону возвышения и падения… Что такое сто миллионов лет по сравнению с жизнью человека?
— Мне сложно представить, что для тебя прошло сто миллионов лет…
— Люди часто говорят – всё познаётся в сравнении. В этом есть смысл.
Кажется, у нас с ним однажды был подобный разговор, и было это полвека назад… Дети взрослеют, а вопросы всё те же…
— Иногда кажется, что только в этом и остался какой-то смысл, — заметила я.
— Я думал над событиями, — сказал Тонио. — Видел события. Был свидетелем зарождения жизни, но не только. Люди дали мне возможность создавать жизнь, творить творцов. Я занимался этим девятнадцать тысяч девятьсот четыре года. Хотя это намного меньше, чем время, потраченное на движение в межзвёздном пространстве, это во много раз больше, чем срок, который я знаю тебя. Я размышлял над этим более ста двадцати миллионов лет. Это изменило меня.
— По-моему, это прекрасный опыт, — мечтательно произнесла я. — Ни одному мыслящему существу не выпадал шанс повлиять на эволюцию в таком масштабе на нескольких планетах… Но, по-моему, тебя что-то гнетёт.
— Верно, — согласилась машина. — Я удручён тем, что полностью осознал увиденное на Земле. Я воспринимал это как должное, пока не увидел разницу между разрушением и созиданием. Миллионы лет развития быстро исчезают под действием высших приматов, которые находятся на вершине эволюции. Результаты моей работы предрешены природой человека, и я уже знаю, что будет с ними, когда человек достигнет этих планет.
Я не знала, что ответить существу, которое мыслило теперь совсем иными категориями и масштабами, нежели человеческие. Но самое страшное заключалось в том, что он был прав. За то время, в ходе которого Тонио создавал жизнь на других планетах, люди сумели уничтожить одну единственную – свой же родной дом.
— Я не знаю, можно ли переделать людей, — честно призналась я. — Но надеюсь, что теперь всё изменится к лучшему. Ведь мы получили шанс на выживание…
— В этом нет необходимости, — сказала машина.
— В каком смысле? — опешила я.
— Выживание не должно становиться самоцелью, — пояснил Тонио. — Гибель организма неизбежна, но если сам биологический вид перестаёт совершенствоваться, он начинает разрушать себя и всё вокруг. Человечество, потерявшее для себя смысл, становится подобным саранче, которая пожирает посевы, не давая ничего взамен. Людям нечего предложить Вселенной…
— Но это не так, и ты сам прекрасно это знаешь! — возразила я. — Люди – единственные существа, которые могут творить. Они создают великие произведения искусства, архитектуры, величайшие технологические шедевры. Посмотри на себя, на мыслящую машину, наконец! Разве ты не шедевр?!