Снаружи, за стеклом резко громыхнул жестяной подоконник, вздёрнутый порывом ветра. Я вздрогнула от неожиданности и выглянула в окно – ветви векового древа трепались на ветру, а сам дуб довольно заметно качало из стороны в сторону. По школьному двору неслись клубы пыли. Слева, из-за угла школы наползала чёрная зловещая туча, закрывая собой бело-синее небо. Отсюда, из-за стекла, я видела, как на фоне этой тучи мелькали молниеносные кляксы птиц – все они летели по ветру. Казалось, они спасаются бегством от тёмной громады, постепенно растекавшейся по синеве. Вот уже желтоватый Луман скрылся в черноте, нырнул в неё, словно в прорубь, и мир мгновенно погрузился в полумрак.
В окно теперь таращилась не только я. Мои одноклассники молча и встревоженно всматривались сквозь стекло в недобрую хмарь.
— Дети, я, конечно, понимаю, что всё это очень красиво и завораживающе. — Мария Семёновна постучала указкой по столу. — Я бы сказала даже, что погода за окном под стать теме нашего урока. Нам осталось разобрать «Сказку о живой царевне и о семи богатырях». Айрин, скажи нам, как королевич обращался к Ветру?
— Ветер, ветер, ты могуч! — с чувством продекламировала отличница Айрин. — Ты гоняешь стаи туч!
— Совершенно верно! Давайте вернемся к разбору. Откройте учебник на странице сто девять. Лиза, расскажи нам, какова мораль этой сказки?
— Мораль, — протянула я, с трудом отрывая взгляд от окна. — Как и у любой сказки Пушкина, мораль в том, что доброта и честность всегда побеждают зло.
— Верно, — кивнула учительница. — А ещё?
— А ещё в том, что на пути к цели нельзя сдаваться. Нужно всегда идти вперёд, что бы ни случилось, и…
Я не успела договорить – резко, без стука распахнулась дверь. На пороге класса стоял директор школы Борис Иванович.
— Мария Семёновна, выйдите пожалуйста на минутку, нам нужно переговорить, — сказал он и скрылся в коридоре.
Мои одноклассники проводили учительницу недоумёнными взглядами, и когда дверь за ней закрылась, принялись тревожно перешёптываться. Поглядывая в окошко, Захар вслух вспомнил научно-популярные передачи про стихийные бедствия – смерчи, торнадо, ураганы, – и гомон усилился. Все уже забыли про Пушкина и его живую – в зачем-то переименованном оригинале мёртвую – царевну, а мною же овладело волнующее ощущение – я никогда ещё не наблюдала стихийное бедствие.
В здешних широтах ураганы не фиксировались ни разу – лишь далеко в океане иногда образовывались разрушительные циклоны, но вся их мощь иссякала на побережье. Тектонические разломы были где-то далеко, атмосферные фронты здесь тоже не сталкивались, закручиваясь в ураганы, поэтому жили мы тихо и спокойно – даже скучно.
Вернулась Мария Семёновна и скомандовала:
— Внимание, дети! Собираем вещи, а затем спокойно, организованным строем собираемся в коридоре. У нас сегодня тренировка по ОБЖ, будем отрабатывать эвакуацию из здания.
Класс зашевелился, зашуршала бумага, заскрипели по старому паркету стулья. Вынув из ранца телефон, я взглянула на экран – связи не было. Быстро упаковав учебники и тетрадки, я втиснулась в зазор между Викой и Пашкой, и наша нестройная процессия гуськом высыпала в коридор. С этой стороны здания сквозь окна я видела, как небо полностью заволокла угольная туча с прожилками. По стёклам горстями сыпала мелкая шуршащая крошка – то ли снежок, то ли крупинки града вперемежку с летящим песком.
Организовавшись в колонну, мы под предводительством Марии Семёновны быстрым шагом спустились на первый этаж. Прямо напротив выхода на площадке, окружённой с трёх сторон стенами школы, нас уже ожидали три школьных автобуса. Они покачивались на ветру и как будто ссутулились; некогда яркие борта апельсинового оттенка поблёкли и выцвели, а рядом с машинами, придерживая кепки, кучно сгрудились водители и что-то обсуждали. Порывы ветра трепали их костюмы, и отсюда они были похожи на замёрзших чёрных грачей.
Холл был полон галдящих детей – все остальные классы уже вывели из кабинетов, и теперь ученики, гомоня и балагуря, тонкой струйкой сочились на улицу через распахнутые двойные двери. Придерживая друг друга и цепляясь за высокие бока автобусов на сильном ветру, они один за другим исчезали в машинах. Откуда-то справа раздался взволнованный приглушенный голос Марии Семёновны:
… — Борис Иванович, мне кажется, вы совершаете ошибку. Их же сдует по дороге – вы посмотрите, какой там ураган поднимается. Если случится происшествие, комиссия с нас с живых не слезет…
— Я всё понимаю, но у меня нет другого выбора. Анатолий с метеостанции выразился предельно ясно – остались считанные часы. — Директор постучал пальцем по стеклу своего старомодного наручного хронометра. — Мне плевать, что скажет комиссия, и я скорее прислушаюсь к словам племянника, чем оставлю детей тут. Я не хочу, чтобы эта школа стала для них ловушкой. Нельзя, понимаете? Нельзя тут оставаться…
Словно почувствовав на себе взгляд моих широко распахнутых глаз, они разом обернулись. Борис Иванович аккуратно взял Марию Семёновну под локоток и повёл куда-то в сторону, их тихий разговор растворился в общем гаме. Услышанное накрепко засело у меня в голове.
Будто бы в подтверждение смутного чувства тревоги, которое разгоралось у меня в груди, за окном на боковую стену школы с треском повалилось сломавшееся дерево. В разные стороны полетели ветки, а по асфальту зазвенели осколки разбитого окна на втором этаже. Тут же образовался сквозняк и с гулом понёсся через всё здание к открытым дверям. Былая организованность куда-то пропала, и оставшиеся в холле ученики, подгоняемые ветром, заторопились наружу, расталкивая друг друга. Из-за голов одноклассников я слышала голос директора:
— Спокойно, не спешим, все успеют выйти! Без паники! Не напирай, Кондратьев! Не напирай, пропусти одноклассницу!..
Наш класс выходил последним. Я как завороженная смотрела наружу, где за металлической оградой возле будки охранника порывы ветра обрывали ветви белолиповой рощи и беспощадно трепали стриженый кустарник. Я словно кожей чувствовала треск древесины, было страшно выходить наружу. В голове роились вопросы. Куда нас повезут? И как же там мама с папой? А Юра? Я снова взглянула на мобильный телефон – связи не было. Знают ли они, что происходит?
Меня уже начинала бить нервная дрожь, когда я почувствовала, как кто-то схватил меня за локоть. Я обернулась и увидела рыжее лицо Руперта. С деланной беззаботностью в голосе он сказал:
— Лиз, всё будет пучком, я тебе точно говорю! Это же просто ураган! Я помню, мне лет десять было, я тогда жил на берегу Унакойды. Вот почти такой же шторм разыгрался! — В голосе его слышалось восхищение, словно он предвкушал поездку на каком-то аттракционе. — Тогда аж крышу с дома сорвало! Папа два дня возился, разгребая завалы во дворе! Вот это была настоящая стихия! А это разве шторм? Так, лёгкий ветерок. Переживём!..
Мы с Рупертом выбрались из школы самыми последними, и тут же когтистыми лапами меня схватил леденящий колючий вихрь. Острые крупицы снега хлёстко били по лицу. Щурясь на ветру, из клубов поднимаемой пыли навстречу нам показался Родион – водитель нашего автобуса. Он помог нам добраться до раздвижных дверей и втолкнул внутрь. Двигатель уже работал, урча и похрапывая, словно огромное доброе животное, а мы пробрались между рядами и заняли места на возвышении в хвосте автобуса.
Вокруг стоял возбуждённый галдёж, машина раскачивалась от порывов ветра. Слева, за стеклом с мест уже трогались другие автобусы, тучными неуклюжими гиппопотамами растворяясь в недоброй мгле и теряя очертания. В дверях показалась Мария Семёновна, заняла свободное место возле двери, а следом внутрь вскочил Родион – его седые волосы были взъерошены. Сорванную с головы кепку ураганный ветер уже швырял где-то по двору.
— Ну, поехали! — скомандовал шофёр, плюхнулся на водительское сиденье и включил передачу.
Тронулись. Я обернулась, провожая взглядом двухэтажное здание родной школы. Сердце подсказывало, что мне уже не суждено сюда вернуться, и через минуту занесённый оборванными ветками двор остался позади, скрылся в вихре растревоженных листьев. Автобус в составе колонны вырулил на шоссе – движение было предусмотрительно перекрыто красно-голубыми полицейскими автомобилями, – и наша процессия под ударами шквального ветра в сопровождении дорожной полиции направилась в сторону районного центра. На дорожном указателе значилось: «Симерия, 20 км» …
Родион крутил верньер радиоприёмника, пытаясь поймать хоть какую-нибудь трансляцию, но кроме шипения помех из динамика ничего слышно не было. В сердцах сплюнув, водитель бросил эту затею и сосредоточился на дороге.