И кто был сегодня отмщён? Я не знала имён тех трёх ребят, да и что бы это дало? Самое главное – информацию – я так и не получила. Этот подонок испустил дух, забрав её с собой в могилу, и нить оборвалась. Единственная нить, за которую можно было бы вытянуть весь этот клубок, вытащить на свет скользкое змеиное кубло и рубить, сечь головы одну за другой, кромсать гибкие смрадные тела на части…
Пламенеющая ярость и горячая злость на себя саму вихрем накрыли меня, захотелось кричать и ломать всё вокруг. Размахнувшись, я в сердцах грохнула кулаком по торпеде, пластик хрустнул. И ещё раз – в стороны полетели осколки, а крышка бардачка, сорвавшись с замка, беспомощно повисла в воздухе. На пол выпали пара небольших светлых предметов. Я нагнулась и подобрала белый цилиндрик с клапаном на верхушке; на боку темнела наклейка с красной стилизованной физиономией рогатого дьявола, оскалившегося в злобной ухмылке. Поднесла цилиндр к лицу и принюхалась, в нос ударил смутно знакомый запах – смесь льда и мяты. Где-то мне уже доводилось слышать подобный запах… Это было в баре, в Новом Роттердаме. Так пахло пойло из дьяволова куста – то самое, которое мне предложила исхудавшая барменша.
Как же мне одиноко… Марк… Мне тебя не хватает, словно воздуха! Как же ты нужен мне сейчас! Ты не дал бы мне сорваться в припадок ярости. Ты посмеялся бы надо мной в своей привычной манере, ткнул бы меня пальцем в бок, и мы бы что-нибудь придумали. Мы ведь всегда что-нибудь придумывали… Но тебя нет. Ты далеко, под другой, бесконечно далёкой звездой, занят совсем другими делами…
Душу наполняла холодная отрешённость, словно это была не я, а кто-то другой. Будто бы я со стороны смотрела на девушку, которая просто так, без всякой пользы для дела до смерти запытала человека, потеряв единственную зацепку в деле, ради которого бросила всё и прибыла на эту богом забытую планету… Дура! Чёртова проклятая дура…
Я сидела, машинально вертя в руках цилиндр, отрешённость постепенно сменялась трепетом, давно позабытым жгучим предвкушением, которое я испытывала когда-то, лёжа на потной простыне меж облезлых стен лазарета в томительном ожидании опиумного укола, который убьёт нестерпимую боль отсутствующих конечностей, потушит и вберёт в дурманящий туман все чувства и ощущения…
Поднеся к лицу сопло, я вдавила клапан и сделала глубокий вдох. Кипящий лёд хлынул в рот, обжигая гортань, заполняя бронхи пылающим снегом. Челюсти судорожно сжались, вкус мяты провалился в горло, и нереальное, невиданное ранее наслаждение захлестнуло моё мечущееся на грани бреда сознание…
Глава XII. Решение и последствия
… — Это не пройдёт тебе даром, Вячеслав, — стараясь держаться невозмутимо, проскрипел Расмус Тамберг.
Седой втолкнул его в свой кабинет, следом за мной вошёл Арни и запер дверь.
— Признайся, ты ведь хотел со мной расправиться? Снайпера на крышах, как правило, именно для того и сидят, — сказал Седой, подходя к своему столу.
По стенам плыли горные пейзажи, белоснежные кучевые облака огибали седые сопки.
— Я хотел тебя припугнуть, — холодно ответил старик. — А заодно уберечь от опрометчивых действий. Не уберёг…
— Меня нельзя так просто припугнуть. Со мной это не работает, неужели ты ещё не понял? Да нет, ты же не дурак. Я уверен, что я был бы уже мёртв, если бы не она, — он кивнул в мою сторону.
— Если бы не она, ты бы и дальше управлял своим заведением. Теперь же, очень скоро этому придёт конец, — сказал Тамберг.
Седой плюхнулся в кресло, плеснул себе виски и заметил:
— Ты ещё можешь всё исправить, Расмус. Позвони своим и скажи, что мы договорились о перемирии.
— Нет. Наказать… — Лицо его исказила гримаса, он, подчёркнуто не глядя в мою сторону, мотнул головой. — Пристрелить это бешеное животное – стало делом чести. И теперь нужно проучить тебя самого.
— Мы ещё посмотрим, кто кого проучит. — Седой нажал скрытую под столешницей кнопку, и часть стены отодвинулась в сторону, открывая тёмный проход в технические помещения. — Пошли, Расмус.
Тамберг не сопротивлялся и последовал за Арни. Наша маленькая процессия миновала несколько поворотов тёмного коридора и оказалась в кладовке. В углу был свален какой-то хлам, у стены стоял крепкий железный стул, под потолком мерцала одинокая лампочка. Арни выставил стул на середину комнаты и молча указал на него старику. Расмус без сопротивления опустился на сиденье. Седой достал откуда-то наручники, просунул руки старика меж прутьев спинки и сковал сзади. Затем встал напротив старика и сказал:
— Эта чёрная хреновина, которая угробила Циконию… Ты же понимаешь, что она придёт за нами?
Тамберг молчал и, горделиво подняв подбородок, сверлил Седого презрительным взглядом.
— Мы теперь можем не тратить время на вежливость, этику и прочие словоблудия, — продолжал Седой. — Настала пора решать вопросы кардинально, по-взрослому. Точно так, как ты решил пять лет назад с моим братом… Даже не думай отпираться, я знаю, что это был твой заказ.
— Он позволил себе слишком много. Он проявил неуважение! — рявкнул старик.
— Ты всё цепляешься за какие-то традиции, невесть кем придуманные, лицемерный старик. Ставишь их выше жизней. А как тебе такое?!
Седой взмахнул рукой, раздался глухой удар, Тамберг вздрогнул всем телом. На морщинистой щеке медленно расплывался кровоподтёк от кастета, который поблёскивал на сомкнутых пальцах Седого.
— Чего ты добиваешься? — сплюнув на бетонный пол сгусток крови, хрипло спросил Расмус.
— Ничего дельного я от тебя уже не добьюсь, так хоть развлекусь немного. А ты пока припоминай, как посылал своих ребят на маршруты моего брата. Как сломал ему сеть поставок морепродуктов, отжал наш с ним рынок. Как регулярно насылал наркоманов-отморозков на мой бар. Или это был не ты? — Седой, прохаживаясь по комнате, словно тигр перед прыжком, остановился и приобрёл задумчивый вид. — Или это Мартинсоны? Да, впрочем, какая разница? Ты и за них ответишь.
— Ты уже мёртв, — прохрипел Расмус. — После того, как ты меня убьёшь – тебе конец.
— Всё, что ты можешь – это лаять. Укусить ты больше не в состоянии.
Седой размахнулся и снова ударил. Что-то хрустнуло, Тамберг застонал. Скрестив руки, я стояла у стены позади Тамберга. Мне почему-то было жаль этого старика, который с покорностью принимал свою судьбу здесь, в тёмном подвале. Потеряв сына, он уже был готов отдать и жизнь. Седой тем временем нанёс третий размашистый удар, повернулся ко мне и спросил:
— Лиза, не хочешь поучаствовать? В конце концов, он и твоей смерти хочет.
— Нет, не хочу, — отказалась я. — Он ничего мне не сделал.
— Ну, как знаешь… Что чувствуешь, Расмус? Тебе больно? Эта боль заглушила твою внутреннюю, от потери отпрыска? Чего ты молчишь? Ну вот, отключился… — Он наклонился над телом и приподнял веко Тамберга. — А что это тут у нас? Да он нас пишет, представляешь, Арни? Смотри-ка, его глаза всё записывают. Давай кончать его…
Арни достал из кармана полиэтиленовый пакет и с явным нежеланием протянул его в сторону Седого. Взяв пакет, Седой накинул его на безвольно повисшую голову Расмуса. У меня внутри ёкнуло, какая-то чёрная, холодная и давно уже знакомая яма разверзлась в желудке. Мне вдруг стало страшно от того, что собирается сделать Седой – некогда рассудительный и спокойный, а теперь превратившийся в чудовище. Точно такое же, каким была я сама…
— Не надо, — еле слышно прошептала я, поддавшись необъяснимому порыву.
Горло перехватило, но Седой услышал и вопросительно поднял взгляд.
— Это ещё почему? — нахмурился он.
В гортани першило, и мне пришлось прокашляться.
— Я не знаю историю ваших взаимоотношений. Я тут совсем чужая, но мне доводилось видеть… И делать всякое. Я знаю, что это такое – потерять человеческий облик. Но мы должны оставаться людьми, обязаны становиться ими, даже если перестали быть.
— Ты хочешь, чтобы я отпустил его? — Седой, чуть прихрамывая, подошёл вплотную ко мне, достал откуда-то наполовину скуренную сигару с чёрным обугленным кончиком. — Ты понимаешь, что он – рептилия, хладнокровный убийца? Возможно, даже хуже – он отдаёт приказы.
— Но он же тоже человек. Потерявший сына, к тому же.
Седой привалился к стене рядом со мной, раскурил сигару и выпустил под потолок облако дыма.
— Что чувствует тот, кто потерял самого родного человека? — спросил он. Я промолчала, а он продолжал: — Он чувствует, что ему больше нечего терять. Когда-то я был в плену у этого чувства, но потом оно притупилось. А сейчас, когда я понимаю, что эта чёрная штука неминуемо окажется здесь… Она окажется, поверь мне… Это чувство вновь вернулось ко мне.