Не так ли он терял и одну работу за другой? Неделями, целыми месяцами он бывал тише воды, ниже травы, мягкое, застенчивое существо, безропотно сносящее все унижения, пока однажды он не мог уже больше сдерживаться, и какой-нибудь пустяк, случайно оброненное слово, вздорное противоречие неожиданно воспламеняли его, обычно робкий, незаметный, он начинал вызывать всеобщее раздражение.
«Как же нам теперь быть?» — спрашивали глаза инспектора. В ответном взгляде Андрэ Лекёра он прочел: «Ждать».
Ждать пришлось недолго. Оливье кинул угрюмый взгляд на инспектора, затем снова спрятал лицо в ладонях.
В конце концов с видом горькой покорности судьбе он выпрямился и сказал с ноткой гордости:
— Давайте ваши вопросы. Я на все отвечу.
— В котором часу ночи вы пришли к мадам Файе?.. Впрочем, минуточку. Прежде всего: во сколько вы ушли из дому?
— В восемь вечера, как обычно, когда Франсуа улегся спать. Мы вместе поужинали. Потом он помог мне вымыть посуду.
— Вы говорили с ним о рождестве?
— Да. Я намекнул ему, что его ждет сюрприз.
— Настольный радиоприемник. Он давно его хотел?
— Очень давно. Понимаете, он ведь не играет на улице с другими мальчиками. Все свободное время он практически проводит дома.
— Вам никогда не приходило в голову, что мальчик мог узнать о том, что вы больше не работаете в «Ла Пресс»? Он вам когда-нибудь звонил туда?
— Никогда. В те часы, когда я был на работе, он спал.
— Ему никто не мог сказать о вашем увольнении!
— Никто не знал. Соседи, во всяком случае.
— Он наблюдателен?
— Очень. Он все замечает.
— Итак, вы увидели, что он уже лег, и затем ушли… Вы что-нибудь захватили с собой, я имею в виду — из еды?
Инспектор подумал об этом как-то вдруг, заметив, что Годэн вытащил бутерброд с ветчиной. Оливье беспомощно взглянул на свои руки:
— Взял свою жестянку.
— В которой вы брали на работу бутерброды?
— Да. Когда выходил, она у меня была. Я уверен. Я мог оставить ее… впрочем, может быть, я оставил ее у…
— У мадам Файе?
— Да.
— Минуточку… Лекёр, соедините меня, пожалуйста, с набережной Жавель… Это вы, Жанвье?.. Не попадалась ли вам там жестянка с бутербродами?.. Не попадалась. Вы уверены?.. Все равно, я хочу, чтобы вы просмотрели все еще раз… Позвоните тогда мне… Это важно… — Повернувшись к Оливье, он спросил: — Когда вы уходили, Франсуа и в самом деле спал?
— Нет. Но он уже улегся и скоро должен был заснуть… Когда я вышел на улицу, я еще подумал: уснул он или еще нет? Я пошел по направлению к Сене и постоял на набережной, подождал.
— Подождали? Чего именно?
— Пока Франсуа не заснет как следует. Из его комнаты видны окна мадам Файе.
— Значит, вы решили зайти к ней?
— Это был единственный выход. У меня не осталось ни гроша.
— А брат не мог вам помочь?
Оливье и Андрэ посмотрели друг на друга.
— Он мне уже столько давал… Я чувствовал, что не могу просить у него еще раз.
— Вы, как я понимаю, позвонили внизу, в парадном… В котором часу?
— Чуть позже девяти. Консьержка меня видела. Я и не думал делать это тайком — только вот разве от Франсуа.
— Ваша теща уже лежала?
— Нет. Встретила она меня словами: «А, это ты, негодяй!»
— И после такого начала вы все еще надеялись, что она даст вам денег?
— В этом я был уверен.
— Почему?
— Для нее это был бизнес. Она даст, подумал я, хотя бы из удовольствия наступить мне на горло, если я не смогу вернуть долг. Она дала мне десять тысяч франков, но долговое обязательство заставила подписать на целых двадцать тысяч.
— И когда вы обещали вернуть ей деньги?
— В течение десяти дней.
— Каким образом вы надеялись их раздобыть?
— Не знаю. Как-нибудь. Главное для меня было — чтобы у мальчика на рождество был праздник.
Андрэ Лекёра так и подмывало вмешаться и сказать изумленному инспектору: «Вот, пожалуйста! Он всегда так!»
— Она легко дала вам в долг?
— Да нет. Мы толковали об этом довольно долго.
— Сколько именно?
— С полчаса, должно быть, и все это время она меня честила, говорила, что я никому не нужен и разбил жизнь ее дочери, а потом еще вогнал ее в могилу! Я с ней не спорил. Мне слишком нужны были деньги.
— Вы ей не угрожали?
Оливье покраснел.
— Не то чтобы угрожал… Я сказал, что, если она мне не даст денег, я на себя руки наложу.
— И вы бы сделали это?
— Не думаю. По крайней мере… Нет, не знаю. Мне было тошно, и я очень устал.