В коридоре зазвучали шаги, и ручка двери повернулась. Все трое оглянулись одновременно, удивляясь, кого бы это могло принести в такую рань.
— Салют! — произнес вошедший, швыряя шляпу на стул.
— Какими судьбами, Жанвье?
Жанвье — детектив отдела, занимающегося расследованием убийств, — прошел прямо к плитке, чтобы согреть руки.
— Скука сидеть одному. А если наш убийца собирается сегодня сделать свое дело, здесь я узнаю об этом быстрее, чем где бы то ни было.
Он тоже дежурил ночью — в соседнем здании за углом.
— Вы не возражаете? — спросил он, берясь за кофейник. — Ветер на улице просто ледяной.
— Не думаю, что какие-либо новости для вас будут до восьми, — сказал Лекёр.
Он знал, что говорит, ибо последние пятнадцать лет ночами просидел здесь, за этим коммутатором, не сводя глаз с огромной карты, усеянной лампочками. Он знал по именам половину парижских полицейских, во всяком случае, тех, кто дежурил по ночам. В часы затишья им случалось, чтобы скоротать время, подолгу беседовать друг с другом по телефону. «О, это вы, Дюма… Ну, как там дома?..» Но хотя их было так много — тех, чьи голоса были ему знакомы, едва ли кого-либо из них он знал в лицо.
Знакомства его не ограничивались полицией. На дружеской ноге он был и с персоналом многих парижских больниц.
— Алло!.. Биша?.. Что с этим парнем, которого привезли к вам полчаса назад?.. Уже умер?..
Да, он уже умер, и еще один маленький крестик был занесен в записную книжку. Эта книжка была в общем-то настоящим кладезем информации. Если вы спрашивали Лекёра, сколько убийств из-за денег было совершено за последние двенадцать месяцев, он в ту же секунду отвечал: «Шестьдесят семь». — «Сколько убийств совершено иностранцами?» — «Сорок два».
Так могло продолжаться час за часом, и Лекёра невозможно было подловить. Он, однако, выкладывал свои цифры без малейшей тени бахвальства. Цифры были его увлечением — и только. Никто не обязывал его заносить в книжку эти крестики. Это была его собственная идея. Крестики помогали коротать ночь, и он получал от них такое же удовольствие, какое другие получают, коллекционируя марки.
Лекёр не был женат. Очень немногие знали, где он живет и чем занимается за пределами этой комнаты. Было трудно представить его где-либо еще, даже просто идущим по улице.
Он повернулся к Жанвье:
— Чтобы произошло что-нибудь по вашей части, надо подождать, когда люди начнут просыпаться. Убийства обычно обнаруживают, когда консьержка пойдет наверх с почтой или горничная понесет завтрак в спальню хозяйке.
— Шеф убежден, что этот наш парень сегодня снова даст о себе знать, — сказал Жанвье. — Для людей такого сорта ночка сегодня самая подходящая.
Имя названо не было, ибо имени не знал никто. И никто не мог бы описать его, сказав, к примеру, что это человек в желтом плаще или человек в серой шляпе, потому что никто никогда его не видел. Некоторое время газеты называли его «мсье Воскресенье», так как первые свои три убийства он совершил в воскресные дни, мо потом было еще пять жертв, и все в будни, по одному убитому в неделю, хотя и нерегулярно.
— Это из-за него вы дежурите по ночам? — спросил Мамбре.
Жанвье был не один. По всему Парижу дежурили дополнительно выделенные полицейские, ведя наблюдение за улицами или просто ожидая сигнала.
— Вот увидите, — вмешался Сомме, — когда его накроют, окажется, что он просто-напросто чокнутый.
— Чокнутый или нет, но он убил восемь человек, — вздохнул Жанвье, потягивая кофе. — Смотрите-ка, Лекёр! Зажглась одна из ваших лампочек.
— Алло!.. Вызван ваш автомобиль… Что такое?.. Минуточку…
Они видели, что Лекёр колеблется, не зная, в какую колонку поставить крестик. У него были колонки для тех, кто вешался, кто выбрасывался из окна, кто…
— Только подумайте, — сказал он, — на Аустерлицком мосту какой-то человек взобрался на парапет. Он связал себе ноги, надел на шею веревку, намертво примотав ее к фонарному столбу, а когда кинулся с парапета в воду, то пустил еще себе и пулю в лоб!
— Да, застраховался… В какую же колонку он пойдет?
— Есть у меня одна для неврастеников. Я думаю, мы вправе определить его именно там.
— …Совсем не факт, что тот парень сумасшедший. Эксперты утверждают, что, будь он болен, он бы каждый раз убивал все тем же способом. Если в первый раз это был нож, то нож был бы и во всех остальных случаях.
— Почему вы думаете, что это один и тот же человек?
— Во-первых, то обстоятельство, что случилось восемь убийств одно за другим. Маловероятно, чтобы в Париже так вот сразу появились вдруг восемь убийц.