И — как ждали — откуда-то сбоку метнулись вороны, на долю секунды отразившись в зеркальных стенах. Мгновенно напружинившись, Иван вскинул винтовку, ожидая нападения, но небо пустовало. Над площадью повисла тишина.
Иван перевел дух и осторожно поднялся по ступенькам.
…В пустынном холле каждый звук отдавался эхом, отражаясь от стен и возвращаясь многократно усиленным. Внутри было холоднее, чем снаружи, словно в здании работала морозильная установка. Изо рта валил пар. Под башмаками захрустело стекло. Иван включил фонарик и посветил вокруг, мазнув желтым лучом по стенам. Вестибюль Тринити был как две капли похож на тот, в котором Иван выдержал бой с куморой, только раза в два попросторнее. Здесь мало что изменилось. На столах администраторов по-прежнему стояли небольшие лаймеры последней модификации, в центре зала висел широкий плоский экран, по бокам стояли справочные автоматы. Возле «рамок» замерли роботы-охранники, белея в полумраке пластиком искусственных лиц. Кажется, все было в порядке, только местами на полу виднелось нечто, весьма схожее с коровьими лепешкам… А запах… Воняло, прямо скажем, как в птичнике.
«Все равно странно, как этот мир, вернее, остаток мира, сильно изменился», — подумал он и направил свет кверху, туда, где обычно размещалась эмблема «Нового Авалона». И тут же затаил дыхание.
Под потолком висели серые тела кандаров, плотно укутанные голыми перепончатыми крыльями. Адреналин миллионами игл вонзился под кожу рук, ног, лица, спины. Мгновенно вспотели ладони.
Иван медленно опустил фонарь. Не дыша вытер о штаны мокрую от пота правую руку. Поудобнее перехватил оружие и на цыпочках, насколько позволяли толстые рифленые подошвы, двинулся вперед. Перескочив через турникет, он нечаянно задел дешевенький коммуникатор, оставленный на лотке охранника. Коммуникатор соскользнул с гладкой металлической поверхности. Иван моментально представил, как твари, висящие под потолком, просыпаются от грохота упавшего гаджета, и в ужасе застыл. Коммуникатор скатился к краю и скользнул было на пол… Иван оказался проворнее сил притяжения и успел поймать никчемную штуковину возле самого пола. Снова замер, прислушался и, убедившись, что вокруг по-прежнему тихо, вернул коммуникатор на место. Пройдя несколько шагов, остановился и, поразмыслив, вернулся обратно. Стараясь не шуметь, достал несколько увесистых объектных мин, прикрепил их на лоток, на турникет и на рамку металлоискателя. Так-то будет поспокойнее.
Вздохнул с облегчением Иван только тогда, когда выбрался на запасную лестницу. Услышал ли он или ему только показалось, что позади него в темноте раздается шипение?
Проверять Иван не стал. Подумав, он подпер брошенной шваброй двери и подошел к грузовому лифту. Машинально нажал на кнопку и с удивлением услышал шум работающего механизма. В небоскребе было электричество! Лифт спустился, створки бесшумно разъехались. Ярко освещенная кабина показалась Ивану капканом, ловушкой, которая немедленно захлопнется, едва жертва переступит через порог, но выбора не было. Его в любом случае ждали, а значит, у врага было время подготовиться.
Иван пожал плечами. Если Хурмаге нужна только его жизнь, он убил бы Ивана еще тогда, на крыше. Нет, Хурмаге нужна была его душа. Его страх, его унижение, его поклонение. Без этого Хурмага не мог существовать, это было смыслом и целью его существования.
Иван не спеша прикрепил очередную мину рядом с шахтой, потом вошел в кабину. Вдруг вдалеке тоскливо завыла собака. Иван вздрогнул. Двери лифта закрылись, и он поехал вверх. Страх сменился уверенностью.
Очередная мина нашла приют на стене кабины.
…Пока кабина ползла вверх, Иван так и этак прикидывал, как выглядит логово Хурмаги, но, когда двери лифта открылись, вместо новых ужасов и кошмаров он увидел простой длинный белый коридор, который заканчивался массивной черной дверью. Было холодно, изо рта шел пар, и дверь была покрыта инеем. Иван пожал плечами, рукавом стер со стены иней, приладил мину, прошел по коридору и толкнул дверь. Он ожидал, что дверь не поддастся, что придется толкать или дергать, может, даже вышибать ее, но дверь легко распахнулась. Иван оказался на пороге комнаты, в середине которой за внушительным письменным столом из красного дерева в глубоком кожаном кресле восседал майор Хенкер собственной персоной, или, вернее, то, что от него осталось после всех тех манипуляций, которые проделали с телом несчастного майора в «Авалоне».
Один глаз у него был черным, а второй — голубым. И оба глаза бесстрастно смотрели на Ивана.