Выступить первой было предоставлено Эльпинике.
— Аспасия, с тех пор как прибыла в Афины, не внесла в наш город ничего, кроме зла. Кровь афинских героев обагряет ее руки! Каждому известно, что Перикл подверг осаде остров Самос в угоду ей, из-за того, что она пожаловалась на агрессию Самоса против ее родного Милета. И будто ей этого показалось мало, она воспользовалась своей дружбой с Фидием и уговорила его запечатлеть черты ее в лике богини Афины.
Гермипп важно кивал.
— Совет магистрата заявил, что сходство весьма сомнительно, — заговорил он, — но оставим это защитникам. Аспасия намеревалась оскорбить богов, а любое оскорбление богов есть акт безбожия, карающийся по закону.
Афиняне, Эльпиника — славная женщина. Мы знаем ее как покровительницу искусства и подругу по крайней мере одного из лучших наших художников. Давайте послушаем, как она узнала, что Аспасия совершила свой безбожный поступок.
Эльпиника гордо выпрямилась.
— Благодарю тебя, Гермипп, за то, что ценишь мой вклад в искусство. Я люблю быть в курсе событий, происходящих в сфере искусства, как любит это каждый его покровитель. И эти молодые люди, которые готовы засвидетельствовать преступление Аспасии, однажды рассказали мне, что она позирует Фидию. Мне было известно, что он как раз работает над колоссальной статуей для храма, оплаченного из общественных фондов.
Она продолжала расхваливать себя за то, что руководит искусством, расписывать, как к ней все обращаются за советами из-за ее особых отношений с Полигнотом. Теперь, когда этого гениального художника уже нет в мире, молодежь считает ее выразительницей его взглядов и ищет ее общества. Конечно, она платила им за информацию, как водится у таких старух, но об этом они не станут сообщать на суде. Она же продолжала свое хвастовство, и, говоря откровенно, я была довольна тем, что она привлекает внимание к собственной особе, отвлекая его от меня и уже прискучив жюри своими россказнями. Так она болтала, пока ее время не истекло и Гермипп не вынужден был напомнить ей об этом. Когда же Эльпиника вернулась на место, вызвали учеников Фидия, которые в немногих словах подтвердили то, что она уже сказала, — они, дескать, видели, как я несколько раз позировала Фидию в то время, когда он работал над изваянием Афины.
— Мы не можем допросить Фидия, поскольку он, выполняя некое поручение, выслан в Олимпию. По заданию Перикла, между прочим. Очень предусмотрительно, Перикл. — Гермипп вытянул свой длинный палец в сторону Перикла. — Но у меня есть трое свидетелей, которые работали со скульптором и своими глазами видели, как Аспасия позировала Фидию. Один из них будет сейчас давать показания. Я вызываю в свидетели скульптора Сократа, сына уважаемого каменотеса Софроникса. Сократ в течение трех лет работал с Фидием над созданием Парфенона на Акрополе.
Я боялась, что меня вырвет, когда мой друг на моих глазах встал и приготовился выступать. Ему были известны самые тайные мои мысли, известны потому, что мы с ним с первой встречи чувствовали, что близки духовно. Неужели я услышу свои собственные слова, направленные против меня?
Сократ дал те же показания, что и двое учеников перед ним. Когда я слушала его рассказ о том, что он видел меня позирующей, я едва могла верить своим ушам. Он давал показания против меня, и я смотрела на него во все глаза, но он ни разу не взглянул в мою сторону. Иногда свидетелей принуждали давать показания, и, может быть, Сократ пришел сюда из страха перед своими родными, угрожавшими ему? Но на него это не похоже. Он не из тех, кого легко запугать. Я не сомневалась, что он-то явился в суд по доброй воле.
— Могу ли я добавить еще кое-что, что поможет суду установить правду? — обратился он под конец к Гермиппу.
Я напряженно замерла в ожидании последнего предательства. Волнение мое было так велико, что я боялась, не случился бы выкидыш.
— Всему Акрополю я известен как большой любитель вести различные беседы. Спросите кого угодно, и вам скажут, что Фидий провел много часов в диалогах со мною, и не только потому, что уговаривал меня приняться наконец за работу.