— Тут проходит обряд экзорцизма, — шепнул Элджин на ухо Мэри.
Вся группа англичан тесно сгрудилась в стороне, ошеломленная представшим их глазам зрелищем.
— Наверное, нам не следовало б смотреть на это, — сказала Мэри.
— Но подобные действия являются глупым предрассудком, — возразил Элджин. — Дьявола вообще не существует, если ты об этом.
Мэри отвела глаза.
— Но мне кажется, мы вторгаемся во что-то глубоко личное.
— Чепуха. В православной церкви, как и в католической, исполнение обрядов проходит прилюдно. Но не это главное, я тебя позвал не для того, чтоб ты увидела процесс экзорцизма, я хотел показать тебе эти два мраморных сиденья. Они великолепны.
— На мой взгляд, они ужасны.
Глыба мрамора, на которой корчилась несчастная, похоже, когда-то представляла собой часть фронтона. Мэри различила на ней надпись, буквы которой от времени почти стерлись. С противоположной стороны входа в церковь громоздился на земле второй обломок мрамора. Этот казался частью какого-то рельефа, но изображенные на нем головы потеряли всякое сходство с кем-либо из исторических персонажей, по крайней мере на взгляд Мэри.
— Преподобный Хант уверяет меня в их величайшей исторической ценности, — прошептал Элджин, уводя жену, к ее огромному облегчению, прочь от тягостной сцены. — А проводники наши рассказали, что не один из путешественников, оказавшихся в этих местах, делал попытки приобрести эти мраморы, но местные священнослужители не позволили.
— Значит, так тому и быть.
Мэри чувствовала, что от голода у нее начинается головокружение. Ей хотелось поскорей забыть ужасную сцену и наконец-то поесть досыта. Но она продолжала обращаться к мужу нежным голоском:
— Эджи, мне пора кушать. Наш малыш проголодался.
— Но те приезжие не имели разрешения от капитан-паши, не так ли?
— Понятия не имею, дорогой. И вообще, зачем нам эти обрубки? Что мы будем с ними делать?
Мэри была противна сама мысль приобрести реквизит этой отвратительной сцены. Вполне возможно, что он использовался и при исполнении других суеверных обрядов. Разве может прийти счастье в дом, если туда натащить утварь, служившую для таких богохульств? Конечно, нужно признать, что некоторая классическая красота еще не покинула эти предметы. Поверхность мраморных глыб стерта почти до белизны алебастра, а уцелевшие на одной из них фрагменты суровых, резких лиц кажутся упрямыми хранителями, отказывающимися оставить свой пост.
— Это драгоценные реликты знаменитого прошлого. Греки не ценят их и не хранят так, как следовало б это делать цивилизованным людям. Вместо этого какая-то одолеваемая болезнями крестьянка валяется на античных подлинниках, стирая то последнее, что еще можно было б на них разобрать. Преподобный Хант говорит, что надписи сделаны в редком для античного времени стиле, для которого характерно чередование строк, написанных справа налево, со строками, написанными в обратном порядке. А взгляни на другую скамью — как сильно она пострадала от небрежности и самого худшего обращения. Эти фрагменты прошлого просто взывают к защите, — горячо продолжал Элджин. — И они заслуживают другого отношения.
— Ты бесконечно прав, — кивнула Мэри.
Неужели же он не видит, как она измучена и голодна? Муж улыбнулся.
— Пойдем. Малыша следует покормить. Возможно, подкрепившись, он расскажет маме, как хорошо будет, если его папа спасет эти драгоценные обломки.
Внезапно все стихло. Священник замолк, перестав читать, больная тоже успокоилась, глаза ее были зажмурены. Крестьянин и две маленькие девочки, видимо семья несчастной, торопливо подбежали к священнику, упали на колени и поцеловали его руку. Тот с полной безучастностью отнесся к их благодарности, более озабоченный присутствием Мэри и Элджина. Поймав взгляд англичанки, он отнял руку от губ крестьянина и, взяв висевший у него на груди большой серебряный крест довольно странных, на взгляд Мэри, очертаний, поднял его. Затем, не отрывая взгляда от нее, выполнил крестом несколько движений, то ли благословляя этим жестом, то ли предостерегая от чего-то.