– Ты уверен, что они не списали на этого ублюдка бесхозный труп? Ведь машина была разбита в дым и в конце сгорела.
– Его опознали по зубным протезам и анализу ДНК. Сто процентов – это Луис Антонио Перес.
– Молодец, Семен, – еще раз повторил Агуреев, конечно, заметивший реакцию Мильштейна на заявления Равиля о деньгах. Щепетильный и болезненно мнительный Мойша мог отреагировать неадекватно. – Ты сделал все, что мог.
– Если бы это было так, у нас бы не было пустых кресел, – вздохнул Мильштейн.
– Ладно, Семен. Не стоит себя грызть. Мы все понимаем, что управлять Блохой было невозможно. Ты забил тревогу вовремя. Давай лучше думать, как жить дальше. Если, как ты пугаешь, нас всех перебьют, то Сашкиным детям придется тяжело.
– Я не пугаю, – сказал Мильштейн. – Я информирую.
– Хорошо, – устало согласился Агуреев. Его мужицкое, с грубыми чертами лицо – огромные губы, бесформенный нос картошкой, рыхлые большие щеки – вдруг сразу как-то отвердело и перестало казаться глуповато-добродушным. – Переходи к конкретным рекомендациям.
– Перехожу, – подвел черту Мильштейн и, как по бумажке, начал перечислять: – Первое. В бизнес-среде я не нашел фигуранта, заинтересованного в смерти наших акционеров. Второе. Я имею информацию, что это угроза скорее внутренняя, чем внешняя.
– Наши менеджеры? – ужаснулась Валерия.
– Третье, – не обращая внимания на акционера номер четыре, продолжил Мильштейн. – Предлагаю оставшимся в живых акционерам, – Равиля и Валерию при этих словах просто-таки физически передернуло, – две недели провести под домашним арестом, не покидая своих квартир. Охрана наша, и я еще поднанял. Люди абсолютно надежные, результат гарантирован. Если, конечно, не будете высовывать нос.
– Ну а дальше? – улыбнулся Агуреев. – Что будет через две недели?
– Через две недели «Океанская звезда» уйдет в первое плавание. Авиарейс в Питер я скуплю целиком. Для пассажиров. Ваши места бронированы под чужие фамилии. Двадцать один день по разным странам. Какие бы ни были ресурсы у противоборствующей стороны, им будет тяжело что-нибудь сделать. К тому же мы произвольно можем менять порты заходов, в путевки внесены соответствующие дополнения, на это выделена скидка.
– Какая скидка? – вспыхнул Равиль. – Ты в курсе, сколько мы истратили на ремонт этого корыта?
– Подожди, – мягко остановил его Агуреев. – Хорошо, Семен, допустим, ты прав. Пять недель безопасности у нас есть. А что дальше?
– За пять недель я найду заказчиков, – сказал Мильштейн и в первый раз улыбнулся. В этой компании он был младший, но сейчас, похожий на рано состарившегося мальчишку, он вызывал у Агуреева жалость и страх одновременно. Ну, не страх, конечно, а скорее настойчивое чувство опасности. Только столь далекий от жизненных реалий человек, как Вилька, мог этого не понимать.
Агуреев еще раз мысленно поблагодарил покойного Князя за умение подбирать кадры: в нынешней ситуации Семен явно будет нелишним.
– Вы что, спятили все? – живо вошла в беседу Валерия. – Какие пять недель? У меня пленум в конце месяца. Я, может, членом ЦК на нем стану, – гордо сказала она, оценивая реакцию компаньонов.
– Если красные вернутся, это может пригодиться, – спокойно сказал Мильштейн.
– Типун тебе на язык, – мгновенно отреагировал Вилька.
– Но лучше быть живым акционером «Четверки», чем мертвым членом ЦК, – невозмутимо закончил фразу руководитель службы безопасности.
– Да, может, Князя вообще случайно убили! – запальчиво воскликнула будущая член ЦК. – Перепутали и убили! Мы все его любили. Но что теперь поделаешь! Надо же – испанские фашисты!
– Националисты, – поправил Мильштейн.
– Один хрен. Где мы и где они? Не надо было ездить в Испанию!
– Сейчас любая страна рядом, – сказал Семен. – Все. Я закончил.
– Подводим итоги, – сказал Агуреев. – Две недели мы отсиживаемся здесь. Потом три – на «Звезде». Далее – обычная жизнь.
– Именно так, – подтвердил Мильштейн.
– Значит, решено. В конце концов, мы все уже черт знает сколько не были в отпусках. Наши менеджеры выросли. А при нужде есть телефоны, мэйлы и факсы.
– За всех не говори, – сварливо возразила Валерия.
– Лерка, это что, бунт на корабле? – улыбнулся Агуреев.
– Вы все меня за человека не считаете, – вдруг по-бабьи взвизгнула та. – Дали долю из жалости и за мебель держите!
– Это тебя в ЦК научили? – посерьезнел Агуреев.
– Мне сколько лет, – уже откровенно ревела Лерка, размазывая по щекам тушь. – Могу сама решать? А если я не хочу на полтора месяца в тюрьму?