Несмотря на заложенный нос, в каждом звуке его речи сквозило презрение.
Через несколько дней кашель у него прекратился, но теперь ребенок начал плакать ночью и просыпаться каждые пару часов. Когда я попробовала ей лоб, он был горячим. Я старалась успокаивать ее, как только она просыпалась, но один раз сделала это недостаточно быстро, и он бросил в ее кроватку подушкой.
В следующий раз он не позволил мне подойти к ней, заявив:
— Продолжай читать, она просто хочет внимания к себе.
Я хотела позаботиться о своей дочери, хотела, чтобы мы с ней остались живы. Поэтому я продолжила чтение.
Крики ее становились все громче. Он вырвал книгу из моих рук.
— Заставь ее умолкнуть, или это сделаю я.
Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно и убедительно, я взяла ее из корзинки и сказала:
— Думаю, она тоже могла заболеть.
— С ней все в порядке. Тебе просто нужно научиться контролировать ее.
Он сунул голову под подушку. У меня появилось нездоровое желание подскочить и навалиться на эту подушку всем своим весом, но тут его голова выглянула оттуда и он сказал:
— Принеси мне стакан свежей воды, и на этот раз сделай ее холодной.
Я бодро улыбнулась ему, хотя внутри у меня все возмущалось и неистовствовало.
На следующее утро она разбудила меня плачем раньше, чем обычно. Я сразу же подхватила ее и на цыпочках отошла в сторону, пытаясь успокоить, но было уже слишком поздно. Выродок вскочил с постели и принялся лихорадочно одеваться, бросая на меня испепеляющие взгляды.
— Мне очень жаль, но я думаю, что она на самом деле заболела.
Он выскочил на улицу. Я легла обратно в постель и приготовилась кормить ее. Мне нравилось, как она при этом смотрит на меня, положив одну ручку мне на грудь, как булькает у нее в животике, когда она наелась, как ее маленькая попка идеально ложится на мою руку. Все в ней было таким хрупким и нежным — ее ручки с крошечными складочками и микроскопическими ноготками, ее гладкие щечки, ее шелковистые темные ресницы.
Обычно после того как она поест, я целовала ее всю, начиная от пальчиков на ногах и мягких ступней. Когда я доходила до ее ладошек, то делала вид, что покусываю ее за пальчики, а затем двигалась вверх по ручкам. В самом конце я дула ей на животик, пока она не начинала тихонько повизгивать от удовольствия.
Но сегодня мое обычно веселое дитя было беспокойным и раздражительным, и каждый раз, когда я пробовала покормить ее, она отворачивалась от соска. Ее кожа была горячей на ощупь, на щеках выступили красные круги, словно кто-то разрисовывал ей лицо под клоуна. Животик был вздут, и я подумала, что, может быть, это газы, но потом она вырвала прямо мне на плечо, после чего доплакалась до того, что в конце концов уснула. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Я была в ужасе от того, что может сделать Выродок, если я скажу ему обо всем, но мне все равно требовалась помощь.
— Ребенок действительно заболел, ей нужен доктор, — сказала я, как только он вошел в дом.
Он быстро взглянул на меня.
— Подавай завтрак.
Во время еды она снова заплакала в своей корзинке, и я подхватилась, чтобы взять ее на руки, но он поднял руку и сказал:
— Стой! Когда ты подходишь к ней, это только усиливает ее плохое поведение. Сначала закончи с едой.
Ее вопли буквально разрывали воздух, и когда она переводила дыхание между новым криком, мне казалось, что я слышу влажный хрип у нее в груди.
— Она себя плохо чувствует. Пожалуйста, нам нужно к доктору. Я знаю, что ваша мама умерла, но у нее был рак — это он убил ее, а не доктора. Вы можете связать меня в фургоне, а ее взять с собой. — На секунду я заколебалась. — Или я могу подождать здесь, пока вы свозите ее к врачу, о’кей?
Неужели я действительно произнесла это? Она ведь останется с ним совсем одна. Но она в любом случае должна была получить помощь.
Он продолжал медленно жевать. Наконец он сделал паузу, вытер салфеткой рот и сказал:
— Доктора задают вопросы.
Ее крики просто разрывали мне сердце.
— Я знаю, но вы ведь умный, умнее любого доктора, и знаете, что сказать им, чтобы они ничего не заподозрили.
— Это точно. Я действительно умнее любого доктора, поэтому знаю, что доктор ей не нужен. — Он тяжелыми шагами направился к корзинке, а я буквально следовала за ним по пятам. — Ей просто нужно научиться уважению.
— Вы только не волнуйтесь, я сейчас успокою ее.
— Я так не думаю, Энни. Ты явно совершаешь ошибку.
Когда он вынул ее из корзинки, я вцепилась в платье, чтобы остановить свои руки и не начать барабанить по его спине. Я молилась, чтобы она успокоилась у него на руках. Но когда он начал ее качать, ее вопли стали только сильнее.