В письме мистера Чалмерса говорилось, что рукопись он прочёл с интересом и сожалеет, что они не могут её опубликовать, но если у Эмили есть новый роман, то издательство готово ознакомиться с ним, а затем, возможно, встретиться с автором, чтобы всё обсудить.
В Лондон Эмили приезжала редко. По существу, она на мгновение задумалась, это её четвёртый приезд. Может быть, мистер Чалмерс решил, что она часто наезжает в Лондон, раз в месяц или что-то в этом роде. На самом деле, в Лондон она не приезжала уже три года, с тех пор, как рассталась с Гарри. Она сама была виновата в их разрыве. Так она считала с самого начала. С тех пор Эмили жила одна, хотя по воскресеньям обедала у родителей. Впрочем, она никогда не знала Лондон хорошо и раньше приезжала в столицу всего на несколько дней для того, чтобы сходить в театр, в Тейт-Галери, или посмотреть на витрины магазинов. Особенно ей нравился Берлингтонский пассаж.
— Пожалуйста, на Бедфорд-сквер, я там выйду, — сказала она, поворачивая ручку задней дверцы машины. Таксист отреагировал немедленно, ещё до того, как Эмили занесла ногу:
— Какая сторона Бедфорд-сквер Вам нужна?
— Безразлично, — сказала она расстроенно. С тех пор, как она покинула дом несколько часов назад, всё шло по плану, хотя она была готова ко всему. И вот теперь — какая-то нелепость: таксист утверждает, что не существует улицы, которая на самом деле существует.
— Даже очень не безразлично, черт возьми, простите за выражение, — пробурчал таксист. — Не знаю, когда вы в последний раз проезжали по Бед- форд-сквер, — продолжал он, вкладывая в эти слова весь свой сарказм, — но там одностороннее движение, все улицы вокруг, чёрт бы их побрал, с односторонним движением, так что я должен знать, где именно вас высадить.
Она сама изумилась, что её голова — или то, что было вместо головы — ещё могла соображать.
— На той стороне, что поближе к Тоттнем-Корт-Роуд, — сказала она и подумала: «Оттуда ближе к Моруэлл- стрит».
— Ага, с запада, — самодовольно буркнул он. — Отлично.
Пока она забиралась в такси, ей казалось, что дверца вот-вот снова вышвырнет её на тротуар. Неужели всё дело было в настроении, и только поэтому чёрные лондонские такси казались ей неуклюжими, нелепыми, неудобными и мрачными, чересчур высокими, а их дверцы слишком маленькими и неподатливыми. Машины были столь же негостеприимны, как и некоторые водители. Пока Эмили стояла в очереди и ждала, чтобы какое-нибудь такси смилостивилось над ней, она отметила, что ни один из водителей не вышел из машины чтобы помочь пассажиру с багажом, а если кто-нибудь пытался пристроить свой багаж рядом с задним сиденьем, водитель протестовал и требовал, чтобы багаж поставили спереди — ведь тогда плата за проезд увеличивалась.
Она захлопнула дверцу, и машина тронулась с места. Они свернули на Марилебон-роуд. Эмили казалось, что таксист нарочно ведёт машину резко и небрежно. Её бросало с боку на бок, взад и вперёд в неудобной кабине прямоугольной формы. На заднем сиденье можно было просто утонуть, так сильно приходилось откидываться назад. Она либо погружалась куда-то вниз, так что пол уходил из-под ног, либо кренилась к самому краю сиденья, с трудом сохраняя равновесие. Эмили решила дать таксисту минимум чаевых. Девять процентов, если будет мелочь, даже восемь или семь.
Машина обогнула Парк-креснт и поехала вдоль Юстон-Роуд. Движение было не столь оживлённым, как можно было ожидать. Светофоры почти не задерживали их. Эмили, как в тумане, отмечала, куда они едут и где сворачивают. Иногда какое-нибудь здание или название вызывали у неё воспоминания, но ни о чём другом кроме «Импи энд Смизерс», передаче рукописи и чёртовом таксисте она не могла думать. Такси свернуло на Гауэр-стрит, проехало мимо книжного магазина «Диллоне», здания РАДА [*Королевская академия театрального искусства]. А вот и Блумзбери! Эмили улыбнулась сама себе, что-то промурлыкала — здесь она чувствовала себя спокойно. Бедфорд-сквер, знаменитый Бедфорд-сквер. Для неё это был центр книгопечатания, литературы.
В прежние времена, — когда она была много моложе, — ей тогда было двадцать или двадцать один — Эмили дважды приходила сюда, чтобы побродить, поглазеть на таблички с именами издателей, хоть одним глазком заглянуть в окна, да так, чтобы никто её не заметил и не бросил неодобрительного взгляда. Эмили наблюдала за женщинами, которые читали сидя в ярко освещённых подвалах, и чтение — было их хлебом. Перед ними возвышались груды рукописей, горы самопризнанных шедевров и, конечно, гранки. Она была уверена, что это — гранки. Она вдыхала воздух, пропитанный, как ей казалось, запахом бумаги или типографской краски. Эмили загадывала про себя, узнает ли она знаменитых писателей, заходящих в издательство или покидающих его. Она даже почувствовала облегчение, не встретив ни одной знаменитости.