— Слушай дальше, — успокаивал его яйцеглазый. — Мы протащились вместе часть пути. Почти на вершине холма, вместо того, чтобы повернуть к трактиру, он, поправив шлем, который был похож на тазик цирульника, говорит: «Ты видишь его, видишь чудовище? Этого старца, вон там, с седой бородой?» Я клянусь ему, что не вижу, а он уже даёт шпоры коню и, лязгая доспехами, мчится галопом. Я протираю глаза. Или я спятил или он… Потому что там, внизу, мельница, вода падает на колесо и вздымает белую пену. Мельник выбежал на крыльцо, приветливо машет рукой. А тому хоть бы хны, — мчится что есть духу! Да так и ахнул с конём в воду!
Я не мог сказать ни слова, а толстый оруженосец…
— Санчо Панса, — подсказывает приятель.
— Да, да, именно так звали оруженосца. Рыдая, стоит на берегу. Я спрашиваю мельника: «Что это за река?» Он говорит: «Белкотка». — «Что за мельница?» — «Моя, — говорит, — Блажея Сита!»
— Бррр… Ты такие мрачные истории рассказываешь, — ворчит собутыльник, и его помидорный нос становится фиолетовым. — С этакой тоски мы все перепьёмся.
Дрожащей рукой он наполняет чашу, вино льётся мимо, стекает со стола в широкое голенище сапога.
— Ну, и он утонул?
— Да где там! Когда мы его уже оплакали, он всплыл среди водяной пыли, весь облепленный водорослями. «Великан удрал от меня, — кричит он, — я его уже за бороду держал, но негодяй обернулся сомом. Зато я похитил его сокровище, смотрите, что я добыл!» — Тут он потряс найденной на дне гитарой, внутри которой перекатывалась горсть улиток. Рыцарь тронул пальцем струны и с восхищением прислушался. Голос у этой гитары походил на мяуканье кота, которому наступили на хвост.
У Петуха перед глазами встаёт искажённая болью мордочка брошенного в тюрьму товарища: «Горе тебе, Мышибрат, — шепчет он дрожащим голосом, — нет для нас на свете справедливости».
Пыпец больше не в силах слушать болтовню пьяной компании, он открывает дверь и выглядывает на улицу. Перед ним, словно бледный призрак, стоит в лунном свете козёл.
— Принёс?
— Принёс!
— Давай! Наконец-то! Как я тебе благодарен, что ты пришёл! — радуется капрал, пряча под крыло спасительный пузырёк. Если это лекарство подействует, то на рассвете выпустят Мышибрата. Петух мчится вверх по лестнице через пять ступенек и вбегает в комнату. Козёл трусит по улице, довольный, что ему не пришлось дать отчёта в оставшихся серебрениках.
Хитраска уже натирает сонную Виолинку. На рассвете они побегут в замок. Все сияют от радости при мысли о счастливом короле и об освобождении Мышибрата, при мысли о мире между двумя поссорившимися народами, о награде, о наказании цыгана. Виолинка, гримасничая, засыпает, она тщательно укутана в одеяло. Лисица не может угомонить громко бьющегося сердца. В мехе, накинутом на ночную рубашку, Хитраска стоит с капралом у окна. Небо начинает серебриться; звёзды бледнеют. Близок желанный день.
Новое предательство козла
Пробежав несколько домов в тихом переулке, козёл нетерпеливо открывает пузырьки и мажет себе мохнатый лоб и бороду. Он тоже хочет удивить новый день великолепными рогами и достойной уважения золотистой бородой. Часы бьют четыре раза, и живущие в барометрах святые выходят из своих будок, они вытягивают ладони, чтобы узнать, не идёт ли дождь, но на улице холодно и ясно.
— Эй, откуда ты взялся? — раздаётся неожиданно над ухом козла окрик проходившего мимо патруля.
Сладкие мечтания прерваны.
— Я, я… — начал, заикаясь, козёл и выронил пузырёк.
— Разумеется, ты… Что там было? — Стражник тронул ногой осколки, — признавайся… — Вдруг, ударив себя по лбу, солдат завопил, словно его осенило: — Отвечай сейчас же, где капрал Пыпец и Хитраска?
— Я только что их видел здесь, в соседней гостинице, — ответил поспешно козёл, соображая: «Патруль и так уже обо всём знает, только бы меня не били».
— Ну, тогда они в наших руках! Значит, цыганка верно отгадала, — он сделал знак, чтобы алебардники арестовали козла. И его, скованного цепями, повели в ратушу.
В эту самую минуту петух крался на цыпочках по спальне пушкаря Пукло, прислушиваясь к громовому храпу хозяина. Пыпец снял со стены огромный мушкет, проверил курки и подсыпал пороху.
— Что ты делаешь, сумасшедший? — дышала ему в ухо Хитраска.
— Если не на что будет больше надеяться, я застрелю каждого, кто поднимет руку на Мышибрата, — ответил петух прерывающимся голосом. — Уже объявлен приговор. Я займу заранее удобное место, и, как только появится палач, я в него — трах! — и дело с концом.