Дрожащим шепотом я ответила:
— Я бы никогда ничего подобного не сделала. Она просто сбита с толку, потому что плохо себя чувствует. Она любит вас. Я знаю, что она любит вас, я уверена. — Голова его склонилась набок. — Когда она слышит ваш голос, ее глаза сразу же движутся в том направлении. По отношению ко мне, когда вы держите ее на руках, она себя так не ведет.
Полный бред, но он должен был клюнуть на это.
Его глаза сверлили меня еще одну мучительную минуту, потом он хлопнул в ладоши и сказал:
— Пойдем, завтрак стынет.
Я положила ее в корзинку и последовала за ним. Тело мое напряглось в ожидании новых криков, но, к счастью, она уснула.
После завтрака он вытянул руки над головой, а потом похлопал себя по животу. Я должна была попробовать еще раз.
— Может быть, если бы вы разрешили мне посмотреть в книгах, я смогла бы найти там какие-нибудь лекарственные растения или травы, которые растут здесь. Это все натуральное, и вы могли бы тоже посмотреть книги и проверить, что можно ей давать.
Он бросил взгляд в сторону корзинки и сказал:
— С ней все будет хорошо.
Но вышло по-другому. В следующие два дня у нее начался жар. Ее шелковистая кожа горела у меня под руками, и я понятия не имела, что можно сделать. Она задыхалась от кашля, и я клала ей на грудь теплые тряпки, стараясь снять спазмы, но она все равно плакала, а от охлаждающих компрессов кричала еще громче. Ничего не помогало. Она стала просыпаться ночью через каждый час, а я вообще спать не могла — лежала в полудреме и постоянно дрожала от страха. Иногда я слышала, как дыхание замирает в ее горле, и мое сердце останавливалось, пока она не делала следующий вдох.
Выродок принял решение, что, если она будет плакать днем, мы должны игнорировать ее, чтобы она училась самоконтролю, но обычно его хватало минут на десять, после чего он вихрем вылетал на улицу, бросив перед уходом:
— Сделай что-нибудь!
Когда она плакала ночью, я быстро подхватывала ее, но если он все-таки просыпался, то швырял подушку — в нее, в меня — или накрывался ею с головой. Иногда он стучал по кровати кулаком.
Чтобы он снова мог уснуть, я пряталась с ней в ванной комнате, пока она не успокаивалась. Однажды, рассчитывая, что влажный пар поможет ей дышать, я открыла душ, но так и не узнала, сработает ли это средство: он тут же в бешенстве ворвался к нам и заорал, чтобы я немедленно закрыла кран.
После нескольких таких ночей я превратилась в зомби. На пятую ночь болезни она, похоже, стала просыпаться уже через каждые полчаса, и мне стало намного труднее бодрствовать в ожидании этого. Я помню, что веки мои были страшно тяжелыми, и я сказала себе, что закрою глаза только на секундочку, но, видимо, мгновенно заснула. Моя первая мысль, когда я, вздрогнув, проснулась, была о том, как тихо в хижине, и, обрадовавшись, что она наконец отдыхает, я снова закрыла глаза. Но потом я поняла, что не чувствую Выродка рядом с собой, и вскочила как ошпаренная.
В хижине было темно. Хотя стояло лето, прошлой ночью было холодно, поэтому он поддерживал в печи небольшой огонь. В тусклом отсвете тлеющих углей я различила его силуэт в ногах кровати. Он немного согнулся вперед, и я подумала, что он берет ее из корзинки, но, когда он обернулся, поняла, что она уже у него на руках. Нетвердыми шагами я пошла к нему.
— Простите меня, я не слышала, как она заплакала.
Он протянул ее мне, потом включил свет и начал одеваться. Я не понимала, зачем он это делает. Может быть, уже пора вставать? Почему он ничего не говорит? Ребенок лежал у меня на руках совсем тихо, и я убрала уголок одеяла с ее лица.
Впервые за все эти дни лицо ее не было искажено недовольной гримасой, щеки не были красными и потными. Но ее бледность тоже была нездоровой, а розовые губки имели какой-то синюшный оттенок. Даже веки были синеватыми. Звуки того, как он одевается, заглушались пульсом, стучавшим в моих ушах, а затем в моей голове наступила полная тишина.
Когда я положила свою холодную руку ей на щеку, та оказалась еще холоднее. Она не шевелилась. Я поднесла ухо к ее губам и затаила дыхание, пока сжавшаяся грудь не стала жадно просить воздуха. Я не услышала ничего. И ничего не почувствовала. Я прислонила ухо к ее крошечной груди, но единственным звуком был стук моего выскакивающего наружу сердца.
Я зажала ей пальцами нос, стала дуть в маленький ротик и ритмично давить на грудную клетку. Я услышала какие-то тихие звуки в комнате. Сердце мое встрепенулось от радости… пока я не поняла, что все эти звуки исходят от меня. В паузах между искусственным дыханием я продолжала прикладывать ухо к ее губам и прислушиваться.