Я взглянула на Николаса, на его двигающиеся губы, вкус которых я успела выучить, на глаза: холодные и наполненные безразличием, и не смогла удержаться:
— Ты лжешь, — пошел ты нахер, мистер дерьмо, я не собираюсь тонуть одна, и утащу за собой всех, тем более тебя. — Я пообещала тебе двести штук.
— Брось, Лалит, счета твоего отца арестованы, а на твоем осталось не более двадцати тысяч — это по моим последним сведениям. С них я бы поимел больше, — он показал на Тейта, который подозрительно сощурил глаза, молча прислушиваясь к нашей перепалке.
— Ублюдок.
— Прости, ничего личного. И на будущее: не будь такой доверчивой.
— Твою мать, я ненавижу тебя. Ненавижу, — я совершенно забыла о пистолете, прижавшемся к моему ребру, о Тейте, что не ожидал от меня такого выпада, о людях, которые с интересом посмотрели в нашу сторону. Я забыла обо всем, как можно резче рванув вперед и желая достигнуть мудака, чтобы расцарапать его бесстрастное лицо, чтобы оживить его кровавыми царапинами. Стакан с недопитым соком упал, глухо звякнув от соприкосновения со столом; чашка с кофе слегка покачнулась, словно раздумывая а не выплеснуть ли из себя всё содержимое; и только Николас невозмутимо подался назад, с легкостью уходя от моего гнева. — Гори в аду, чертов ублюдок.
Я беспомощно вернулась на место, спрятав взгляд на разлитой лужице сока и не желая больше никого видеть. Усталость и опустошенность нагрянули внезапно, пришибли меня к диванчику и связали руки, так что я вся сникла и уже с полным похуизмом слушала, как Николас желал Тейту удачи, как вставал с места и давал советы по поводу меня и Энтони. Последний из них я услышала словно сквозь слой ваты:
— Обязательно посади ее на переднее сиденье, будет весело.
Я натянуто улыбнулась, едва сдерживая слезы, и показала ему средний палец, при этом встретившись с ним глазами. Его взгляд был чарующе глубок, до дрожи проникновенен, лишен привычной ему холодности и слишком серьезен, пока он как бы между прочим говорил:
— А ты, Лалит, не забудь пристегнуться... — на этих словах он развернулся и спокойно пошел к выходу, в то время как я обреченно смотрела в его спину и молила Бога, чтобы он сдох. Сдох самой мучительной и страшной смертью.
И если я останусь жива, мистер мудак, обещаю, что я сделаю всё ради этого. Клянусь.
Глава 12
Ладно, хорошо, я не знала, действительно не знала, когда моя жизнь пришла к такому пиздецу. Хотя смутные подозрения толкали на одну очень умную мысль — с самого моего рождения, когда меня угораздило родиться в семье Нери, в глубоком-глубоком прошлом предки которой начали свою деятельность в Детройте. Кажется, сначала это был вполне законный бизнес по строительству недвижимости, раскупаемой прямо как горячие пирожки во время "золотого века"; затем мой предприимчивый прадед создал собственную империю по кораблестроению, добавив к заработанному на недвижимости капиталу ещё несколько десятков миллионов; не обошлось без участия в контрабанде алкоголя, а также махинаций с государственными заказами. В общем, отца можно было легко оправдать — хотя бы тем, что все это началось не с него, а с Майка Нери, фамилия которого была известна по всему северо-западу, а затем слава о ней перекочевала восточнее, на побережье озера Мичиган, когда уже мой дед вздумал переехать в город ветров, посчитав, что из увядающего Детройта выкачено практически все.
На тот момент он был одним из самых известных людей в криминальном мире, потому что безмерные аппетиты к деньгам требовали все более решительных действий: заработанные деньги помогали наладить нужные связи, громкое имя внушало доверие, а любовь к риску, которую я бы назвала бесстрашием, толкали деда на совершенно скользкий путь, могущий привести к вершине... ну или к полной заднице.
К полной заднице его решения не привели, если не считать того факта, что умер он точно не своей смертью, а мой отец в свои двадцать пять встал во главу империи, взвалив на свои плечи нехеровый груз ответственности.
К слову сказать, до этого момента у него неплохо получалось.
До этого момента на меня ни разу не покушались.
До этого момента я не была под прицелом пистолета, ну или была, но предпочитала обо этом не думать.
Теперь же, сидя в машине, мне приходилось молча наблюдать за стоящим на улице Тейтом, разговаривающим по телефону и изредка бросающим на меня безразличный взгляд. Если честно, мой взгляд был не менее безразличным, потому что я чувствовала себя совершенно опустошенной, уставшей, вывернутой наизнанку и выпотрошенной как безмозглая курица. Насчет курицы я могла поспорить, а вот насчет безмозглой аргументов не было, потому что будь у меня хоть капля мозгов, я бы не повелась на обман Николаса, так отвратительно и низко воспользовавшегося моей доверчивостью.