Глава 35
Маунт Холли, небольшой сонный городок в штате Нью-Джерси, располагался у подножия холма, покрытого падубом, от которого и получил свое название*. Несмотря на несколько современных магазинов, казалось, что время остановилось в этом городке в середине прошлого века: вдоль широких, окаймленных деревьями улиц стояли скромные квадратные двух- или трехэтажные кирпичные дома, построенные жившими здесь тогда квакерами, с крепкими деревянными ставнями и оградой из кованого железа. В этот унылый и прохладный день в воздухе ощущался запах дыма, выходящего из старинных дровяных печей.
______________
* "Холли" по-английски означает "падуб".
Я припарковал "пакард" на Мейн-стрит прямо перед старым зданием суда, где уже более сорока лет находился офис Эллиса Паркера. Само здание суда представляло собой двухэтажное кирпичное строение с зелеными ставнями, белой отделкой и величественной колокольней, на которой была дата постройки 1796. Идя по выложенной узорами дорожке из кирпичей, вкопанных в небольшом дворе перед зданием, к огромным дубовым парадным дверям, над которыми красовался гранитный герб штата Нью-Джерси, я чувствовал себя так, словно попал в другую эпоху.
Офис Паркера находился на втором этаже за суматошной приемной, где за столами восседали его заместители и секретарша. Эта секретарша, почтенная темноволосая женщина и очках, провела меня к Паркеру.
Старый Лис сидел на вращающемся стуле за заваленным бумагами столом. Он был без пиджака и в подтяжках; его покрытый пятнами от еды галстук был расслаблен, воротник рубашки расстегнут. Он остался таким, каким я его запомнила брюшком, лысиной (остающиеся на его голове волосы поседели), усы и брови с сильной проседью. Его широко поставленные глаза были заспанными. Он дымил трубкой из стержня кукурузного початка и был похож на фермера, неохотно нарядившегося, чтобы пойти в церковь.
Его офис своей причудливостью был достоин эстампов Курье и Ивза, только его отнюдь нельзя было назвать привлекательным: на столе беспорядочно разбросаны корреспонденция, отчеты, досье по делу и памятные записки; на подоконнике - множество телефонов и телефонных книг; корзины и коробки по углам заполнены книгами, фотографиями, сделанными на судебных заседаниях, и картами; доски объявлений пестрят циркулярами из полицейского управления, на некоторых из них надписи черным фломастером: "Пойманы", "Осуждены"; в одном из углов на стуле сидит человеческий скелет в шляпе.
- Парень из Чикаго, - сказал он, улыбаясь снисходительной улыбкой, как это имеют привычку делать сельские жители по отношению к горожанам. Присаживайтесь, молодой человек.
Я пододвинул себе деревянный стул.
- Я удивлен, что вы, меня помните, - сказал я, когда мы пожали друг другу руки.
Он фыркнул, держась другой рукой за свою трубку; дым табака имел запах горящих сырых листьев.
- Разве я забуду парня, который помог мне встретиться с полковником Линдбергом в то время, как этот сукин сын Шварцкопф не хотел близко меня подпускать к этому делу.
- Насколько я помню, - сказал я, - встреча с Линдбергом не принесла вам ничего хорошего.
Он покачал головой.
- Тогда его настроили против меня. Политика. Все это политика, - он улыбнулся, видимо, вспомнив что-то. - Но теперь-то он меня непременно выслушает.
- Вам придется разговаривать с ним по радио, - сказал я. - Он теперь живет в Англии, вам, наверное, известно это.
- Он вернется, узнав об этом, - уверенно проговорил Паркер. - Все изменится, когда об этом станет известно публике.
- Что вы имеете в виду под "этим"?
Он проигнорировал мой вопрос:
- Вы сказали по телефону, что работаете на губернатора.
Я кивнул:
- Вы, конечно, понимаете, что губернатор Хоффман очень интересуется ходом вашего расследования.
- Да, я получил на то расследование его благословение.
- Да, вы имеете такое благословение, но он хочет знать, чего вы смогли добиться. Время, оставшееся у Ричарда Хауптмана, истекает.
Улыбка исчезла с его лица, но трубки изо рта он не вытащил.
- Несчастный бедолага. Сидит в доме смерти и ждет казни за преступление, которого не совершал.
- Я тоже думаю, что он не совершал его, - сказал я. - А вы почему так думаете?
- Натан... вы не против, если я буду называть вас так? Натан, представьте, что вы похитили этого ребенка, вы выдающийся преступник этого столетия, вы спланировали преступление века и осуществили его. Если вы такой гений, то разве вы возьмете из своей собственной мансарды доску для изготовления лестницы, чтобы потом оставить ее на месте преступления как улику?
- Вероятно, нет.
- Никогда. Тем более, если вы Хауптман, у которого полно всяких досок и в гараже, и во дворе. Это сфабрикованное доказательство, я узнал об этом от своих друзей в полиции штата. Это чушь собачья.
- Что ж, вы правы.
- Позвольте мне спросить вас кое о чем, Натан. Если у вас хватило ума, чтобы получить этот выкуп, то поедете ли вы сами потом в собственной машине с вашим номерным знаком на бензоколонку, чтобы дать этому парню золотой сертификат и подлить еще масла в огонь, сказав, что у вас дома много таких денег?
- Полагаю, что нет, - я сменил положение на жестком стуле. - Не обижайтесь, Эллис... Вы не возражаете, если я буду называть вас так? Эллис, то, что вы говорите, мне уже давно известно. Я приехал сюда из Вашингтона не для того, чтобы чесать язык.
Его рот, из которого торчала трубка, дернулся.
- Вы знаете, что тот маленький труп, найденный на склоне горы, возможно, не был сыном Линдберга?
- Я допускаю такую возможность.
Он подался вперед, и челюсть его выступила, как нос корабля.
- Да, но я спросил, знаете ли вы об этом? Я не говорю о неправдоподобии того, что эти кости не заметили раньше, когда тот лес прочесывали все, начиная от полиции Нью-Джерси до американских бойскаутов. Я говорю о своей беседе с патологоанатомом, касавшейся скорости разложения тела. Я говорю о том, что я просмотрел сводку погоды в этом регионе за эти три месяца.
- Сводку погоды?
Он откинулся назад и улыбнулся, как рыбак, вернувшийся домой с хорошим уловом.
- Вы когда-нибудь складывали кучу из компоста, Натан?
- Я городской парень, Эллис, и ни черта не знаю о компосте.
Он засмеялся: