- И что же это будет?
- Вы завтра проснетесь, Нейт.
- Ах вот что, - я снова почувствовал горечь во рту. - Что ж, это справедливо.
- И кроме того, я готов оплатить ваш больничный счет.
Я покачал головой.
- Фрэнк, есть люди, которые могут потребовать от меня объяснения. Во-первых, губернатор Хоффман...
Он сделал жест рукой.
- Вы приехали в Чикаго, чтобы проверить кое-какую версию и были ранены какими-то негодяями. Вы попали в больницу. Та информация не подтвердилась. Все.
- У меня совсем нет выбора, не так ли, Фрэнк?
- Нейт, каждый человек обладает свободой волеизъявления. Каждый человек сам выбирает свою судьбу. Это Америка. В Америке человек может делать то, что считает правильным.
Я хотел сделать саркастическое замечание, но передумал - он верил тому, что говорил, ведь он был иммигрантом, которому неплохо жилось в Америке.
- Что ж, - сказал я, - эти люди любят мальчика. И он их любит. И вы говорите, что они в безопасности, живут где-то тихой жизнью и воспитывают этого малыша?
- Да.
- Ладно, я думаю, что смогу с этим жить.
- Именно это я и хотел сказать. - Нитти хлопнул меня по плечу и вышел.
* * *
Через несколько дней я уже сидел в своем офисе, и мне предстояло наладить свою жизнь, здоровье и бизнес. Я как раз обзванивал всех своих постоянных клиентов, для которых обычно проверял кредитоспособность покупателей, когда прямо под рукой у меня зазвонил телефон, напугавший меня до смерти.
- Первоклассное детективное агентство, - сказал я. - Натан Геллер слушает.
- Нейт, - раздалось в трубке. В одном этом слове, произнесенном таким знакомым мне гортанным женским голосом, был целый океан разочарования.
- Эвелин, - сказал я.
- С тобой что-то произошло?
- Я хотел позвонить тебе сегодня вечером, - соврал я. Я действительно намеревался позвонить ей, но тогда еще не был готов к этому. Губернатору Хоффману я собирался написать и таким образом компенсировать разницу между моим гонораром, платой за дни, которые я проработал, и моими довольно раздутыми расходами.
- Что случилось, Нейт?
- Я только что вышел из больницы. Я проверял одну версию и нарвался на крутых ребят. Мне прострелили бок.
- Понятно, - сказала она.
Такая ее реакция мне показалась странной: я думал, узнав о моем ранении, она проявит ко мне больше сочувствия. Такая холодность со стороны Эвелин Уолш Мак-Лин была для меня неожиданной.
- Когда я очнулся, - сказал я, - было уже поздно. Хауптман был уже мертв. Дело было уже проиграно. Мне очень жаль, Эвелин.
- Ты меня разочаровал, Нейт.
Внезапно я почувствовал усталость. Одну лишь усталость.
- Это почему, Эвелин?
- Ты знаешь, что ты не единственный в мире частный сыщик.
- Что ты хочешь этим сказать, Эвелин?
- Я беспокоилась за тебя, - в ее голосе послышалось волнение. - Я наняла человека, чтобы он разыскал тебя, чтобы узнал, все ли у тебя в порядке, не попал ли ты в беду?..
Вот черт.
- Э, это очень мило с твоей стороны, Эвелин, но...
- Мило?! Первое, что выяснил этот сыщик, это то, что из моего дома ты звонил в Чикаго. Номер, по которому ты звонил, оказался рабочим номером телефона в табачной лавке, которой владеет некий мистер Кампан, являющийся чикагским гангстером, как тебе, наверное, хорошо известно.
- Эвелин...
В ее голосе теперь слышалось странное раздражение:
- Ты лгал мне. Ты обо всем докладывал им в Чикаго, ведь так?
- Это не должно тебя интересовать, Эвелин. Это может быть опасно для' тебя.
- Ты мне теперь угрожаешь?
- Нет! Черт, нет... Я просто не хочу, чтобы ты попала в беду.
- Ладно, ты был в больнице. Я знаю, у тебя огнестрельное ранение. Я беспокоилась, я и сейчас беспокоюсь о твоем здоровье. Может, ты сможешь мне все объяснить как следует, и я снова буду хорошо к тебе относиться. Но ответь мне на один вопрос.
Я вздохнул.
- Какой вопрос, Эвелин?
- Почему ты лежал в больнице, главный хирург которой приходится тестем какому-то известному гангстеру?
- Это тоже выяснил твой частный сыщик?
- Да.
- Эвелин, эти гангстеры управляют всем Чикаго. Это просто совпадение. Не беспокойся о том, чего нет.
- Они и тобой управляют?
- Иногда да. Когда появляется такая необходимость. И я иногда оказываю им услуги, потому что еще хочу жить.
- Бруно Ричард Хауптман мертв.
- Я знаю. Но что я могу теперь сделать?
- Ничего. Ничего.
- Эвелин... Эвелин, ты плачешь?
- Будь ты проклят, Геллер! Будь ты проклят.
Почти все женщины в конечном итоге говорят мне это. Даже светские женщины.
- Прости меня, Эвелин. Прости, что я не оправдал твоих ожиданий.
- Ты еще можешь оправдать их. Я знаю, в глубине души ты хороший человек.
- В самом деле? Означает ли это, что должность твоего шофера все еще вакантна?
- Ты жестокий, - сказала она, потому что я сделал ей больно.
Мне стало ее жаль, и я снова попросил у нее прощения.
Искренний тон, с которым она произнесла следующие слова, разбил бы мне сердце, если бы я поддался чувствам:
- Нейт, я знаю, этот маленький мальчик жив... Я уверена в этом. Если мы сможем его найти, то мы восстановим доброе имя Ричарда Хауптмана.
- Посмертное помилование не оживит его. Может быть, история оправдает этого бедолагу, но я не собираюсь делать этого. К тому же я не уверен, что этот ребенок жив.
- Я буду продолжать поиски, Нейт. Я никогда не смирюсь с этим.
- Я в этом не сомневаюсь, Эвелин. Ты найдешь себе новое занятие. Всегда есть дело, за которое можно взяться, как всегда найдется бриллиант, который можно купить, если есть деньги.
- Ты очень жесток.
- Иногда я бываю жестоким. Но никогда глупым. Прощай, Эвелин.
Я положил трубку.
Некоторое время я сидел неподвижно и затем что было силы ударил кулаком по столу так, что подскочил телефон и у меня разошелся шов. Боль была адской. Я расстегнул рубашку и увидел на повязке кровь. Теперь придется снова идти в больницу, чтобы рану зашили. Боже, как мне было больно. Я начал плакать.
Несколько минут я плакал, как ребенок.
Это все рана, говорил я себе. Но раны бывают разные.
Эпилог
1936 - 1990
Глава 42
Я никогда больше не видел Эвелин.
Она продолжала заниматься расследованием этого дела и в 1938 году написала серию статей для журнала "Либерти" о своих приключениях, но в конце концов ее энтузиазм угас. В 1941 году в психиатрической больнице скончался ее муж. В 1946 дочь Эвелин, носившая имя своей матери, приняла слишком большую дозу снотворного и больше не проснулась; Эвелин не смогла перенести этого горя и через год умерла, формально от пневмонии. Как это ни печально, но даже последние ее часы были отмечены неким безрассудством: у ее смертного одра собрались многочисленные знаменитые друзья и родственники, словно это был один из ее званых обедов.