Я вздохнул.
- Что вы, профессор. Это только предположение.
Ирония в моем голосе осталась незамеченной доктором и миссис Кондон, зато Майра-младшая улыбнулась мне невеселой улыбкой.
- Папа, - сказала дочь, наклонившись вперед, - мне не меньше других хочется видеть, как этот ребенок вернется к своим родителям. Но не думаешь ли ты, что тебе нужна отказаться от участия в этом и предоставить возможность кому-нибудь другому занять твое место посредника?
Он приподнял подбородок. Дать бы ему по этому подбородку, подумал я.
- Я поклялся, что доведу это дело до самого конца.
- Но рапа, ты уже немолод. Для тебя опасно...
- Давай не будем об этом думать, - сказал он. - Когда наступит такое время, что уважаемый человек не сможет выходить из своего собственного дома только потому, что пытается помочь одному из величайших героев всех времен, тогда... тогда я не захочу жить ни дня больше.
Он что, пытается меня развеселить?
- С вами все в порядке, миссис Кондон? - спросил я.
- Да. Спасибо. Я не расслышала вашего имени, молодой человек.
- Меня зовут Натан Геллер. Я полицейский из Чикаго. Я благодарен вам за гостеприимство.
- Честно говоря, - сказала она, прижав руку к изрядной груди, - я была несколько шокирована. К счастью, Майра осталась у нас и приготовила замечательный ужин. Его хватит на всех.
Я повернулся к Майре:
- Вы здесь не живете?
- Нет, - сказала она с натянутой улыбкой на лице, с той улыбкой, которая отрицает саму себя.
- Это похоже на маленькую Майру, - сказал Кондон. - Хотя она категорически против того, чтобы я принимал участие в этом деле, она тем не менее приехала ко мне сюда в Бронкс, чтобы взять на себя часть моих повседневных дел.
- Например, каких? - спросил я ее.
- Сегодня отец получил несколько сот писем, - сказала она, - в ответ на свое письмо редактору "Хоум Ньюз". И так каждый день с тех пор, как это письмо опубликовали.
- Вам следует сохранить эти письма и передать их копам, - сказал я.
- Вы имеете в виду полковника Шварцкопфа? - спросил Кондон.
- Это было бы лучше, чем ничего. Но здесь Нью-Йорк. В этом штате, как вы знаете, тоже есть копы.
В дверь постучали: дочь Кондона неторопливо поднялась, чтобы открыть ее, и через минуту вернулась в гостиную в сопровождении полковника Брекинриджа.
Я коротко рассказал ему о телефонном звонке, на который ответила мисс Кондон.
- Уже почти полседьмого, - сказал Брекинридж. - Еще никто не звонил?
- Еще нет, - сказал я. - Почему бы нам не поесть?
- Сэр! - воскликнул Кондон, выпрямившись на кушетке. - Как можете вы думать о еде, когда на волоске висит жизнь ребенка?
- Э, я не думаю, что этот волосок порвется, если мы пообедаем, - сказал я. - Иначе мы все разнервничаемся, как кошки во время грозы.
Мы поели. Столовая находилась позади гостиной, и Майра - плохая хозяйка, но чудесная кухарка - подала нам тушеное мясо с жареной картошкой, морковью и луком.
- Полковник, - сказал Кондон, который, позабыв про висящего на волоске ребенка, уплетал вторую порцию, - вы, возможно, помните, я говорил, что особенная подпись похитителей, изображающая красный и синие круги, напоминает мне знак сицилийской мафии.
- Да, - неуверенно сказал Брекинридж. Он только ковырял свою еду.
- Я сделал копию этого знака и сегодня показал его в Фордхеме.
- Что-что? - спросил я.
Он сделал глоток своего любимого напитка - полезного для здоровья молока - и слово в слово повторил то, что уже сказал.
Я только покачал головой. Его дочь, Майра, посмотрела на меня свирепым взглядом.
Довольный собой, подняв в воздух вилку с куском мяса, Кондон сказал:
- Обратите внимание, я никому ничего не сказал о своей поездке в Хоупуэлл вчера ночью. Но я был решительно настроен узнать, если возможно, значение этого таинственного знака.
- Профессор, - сказал Брекинридж, лицо которого стало белым, как напиток Кондона. - Возможно, это было не очень благоразумно с вашей стороны.
Казалось, Кондон не расслышал его; его остекленевшие глаза и застывшая улыбка были направлены внутрь него самого.
- Я изобразил этот знак на листке бумаги и последние два дня носил с собой. Показывал его всем, с кем встречался, спрашивал о нем.
- Отличная идея, - заметил я.
- Ив конце концов, - сказал он, многозначительно подняв палец, сегодня днем я встретил человека, который узнал его. Этот человек - мой сицилийский друг.
Брекинридж приложил салфетку к губам и отодвинул тарелку с почти нетронутой пищей.
- Ив результате, - продолжал Кондон, - я теперь уверен, что наши похитители родом из Италии. Мой сицилийский друг подтвердил мои подозрения и объяснил, что этот знак одной из преступных организаций Старого Света, носящей название "тригамба", или "три ноги".
- Три ноги? - повторил Брекинридж.
- Мой сицилийский друг объяснил, что две ноги - это хорошо, но "когда идет третья нога, берегись".
- Позвольте, я запишу это, - сказал я.
- Его символическое значение, - продолжал Кондон, - состоит в том, что если посторонний вступит на территорию тайного общества, мафии, то этот незваный гость должен ждать удара кинжалом в сердце.
Его дочь Майра, нарезавшая себе мясо, со стуком уронила нож.
- Папа, - сказала она, - прошу тебя, не делай этого. Прошу тебя, откажись от этой глупой и опасной затеи.
Полковник Брекинридж посмотрел на молодую женщину печальными глазами:
- Пожалуйста, не просите его об этом, миссис. Возможно, ваш отец единственный честный человек на земле, вошедший в контакт с похитителями.
- Извините меня, - холодно проговорила Майра, - я, наверное, не буду сегодня есть десерт. - Она швырнула салфетку на стол, встала и вышла из столовой; стук ее ножек о лестницу, находившуюся через несколько комнат, свидетельствовал о том, что она сильно раздражена.
После того как мы управились с яблочным пирогом, Брекинридж вышел на крыльцо покурить - профессор не переносил запаха табачного дыма в своем доме, - оставив мистера и миссис Кондон дежурить у телефона, который стоял на столике в коридоре возле гостиной. Я последовал за ним.
- Разве можно доверять этому человеку? - со злобой проговорил Брекинридж, жадно затянувшись сигаретным дымом. - Показывал эту подпись всему Бронксу! Какому-то "сицилийскому, другу"!