Кондон качал головой; он казался растерянным и сбитым с толку.
Ну и черт с ним. Я повернулся к сидящему на кушетке таксисту, зажатому с двух сторон дружками Кондона.
- Скажите еще раз ваше имя, - сказал я.
- Джо Перроне. Джозеф.
- Где вы взяли это письмо?
- На Ган Хилл Роуд возле Нокс-плейс меня остановил парень и дал мне его.
- Это далеко отсюда?
- А вы что, не знаете? - спросил таксист.
- Нет, - сказал я. - Я не местный. Я турист. Турист с пистолетом.
- Это примерно в миле отсюда.
- Что сказал этот парень? Как он выглядел?
Маленький таксист пожал плечами.
- Он спросил, знаю ли я, где находится Декатур Авеню и где будет номер 2974. Я сказал, что конечно знаю этот район. Потом он огляделся вокруг, посмотрел через одно плечо, через другое, сунул руку в карман и дал мне этот конверт и один доллар.
- Как он выглядел?
- Не знаю. Он был в коричневом пальто и в коричневой фетровой шляпе.
- Вам не бросились в глаза какие-нибудь особенности его внешности?
- Нет. Я не обратил внимания на его внешность.
- Вы совсем не запомнили этого человека?
- Нет.
- Вы узнаете его, если увидите еще раз?
- Нет. Я смотрел на доллар. Вот Джорджа Вашингтона - его бы я узнал. Но может, вы объясните, что случилось?
В разговор вмешался Брекинридж:
- Боюсь, сейчас мы не сможем вам сказать этого, мистер Перроне. Но можете не сомневаться, это крайне важно.
- Покажите мне ваш значок, - сказал я.
- Пожалуйста. - Он отколол значок от форменной куртки.
Я записал номер в свою записную книжку. Затем записал его на чистой странице, оторвал ее и протянул Гаглио.
- Окажите нам услугу, - сказал я. - Подойдите к такси, припаркованному против дома, и сравните этот номер с номером удостоверения личности на заднем сиденье. Запишите также номер на номерном знаке.
Гаглио, радуясь тому, что сумел пригодиться, кивнул, встал, взял листок бумаги и выбежал из комнаты.
- Что дальше? - спросил Брекинридж.
- Профессор поедет на встречу, - сказал я. - Я буду за рулем.
- Там не должно быть полицейских, - сказал Кондон.
- В штате Нью-Йорк я не полицейский, - возразил я. - Просто сознательный, патриотически настроенный гражданин.
- С пистолетом, - уточнил таксист.
- Правильно, - сказал я. - Мы поедем на моей колымаге.
Под "моей колымагой" я, разумеется, имел в виду машину, которую мне предоставил Линди.
Гаглио вернулся и сказал:
- Номера одинаковые.
- Хорошо, - сказал я и повернулся к Перроне: - Идите и занимайтесь своим делом. Возможно, вас вызовут в полицию.
- Что я должен буду говорить?
Кондон положил руку на сердце, словно школьник, клянущийся в верности своему другу:
- Говорите только правду и ничего, кроме правды.
- За исключением того, что я наставил на вас пистолет, - сказал я.
- Верно, - сказал он, потом поднялся и вышел.
- А как насчет наших друзей, Макса и Милтона? - спросил Кондон.
- Они останутся здесь, - сказал я. - И никакие они для меня не друзья.
* * *
Ночь тоже нельзя было назвать дружелюбной. Небо было черным, а город серым. Холодный ветер гнал листья, мусор и клочки бумаги по безлюдным улицам "самого прекрасного места в мире".
После того как я сел за руль и Кондон поместил свое крупное тело на сиденье рядом, я сказал:
- Я чужак в этой части света, профессор, вам придется показывать мне дорогу.
- Это я смогу, - бодро сказал он. Потом неожиданно помрачнел и сказал:
- Я надеюсь, что, несмотря на разногласия, мы можем объединить усилия в этом праведном деле.
- Все будет отлично, профессор. Я здесь лишь для того, чтобы подстраховать вас.
Успокоившись, Кондон сложил руки на коленях, мы отъехали от обочины и покатили на запад.
Когда мы проехали восемь безлюдных кварталов, он сказал:
- Скоро будет Джером Авеню, сверните на север.
Я свернул на почти пустынную магистраль, серую и мрачную под слабым светом уличных фонарей. Кондон указал на последнюю станцию метро на Джером Авеню, и я замедлил движение.
- Вот она, сосисочная, - сказал я.
С левой стороны улицы стояло покосившееся, обветшалое строение, функционирующее в летнее время. По-видимому, это заведение не работало уже несколько сезонов. Перед этой жалкой маленькой палаткой находилась не менее жалкая покосившаяся терраса. Я развернул машину и остановил перед ней.
- Позвольте мне, - сказал Кондон и вышел из машины.
Он поднялся по невысокой лестнице на террасу, ступеньки гнулись и стонали под его весом. В середине террасы лежал большой плоский камень - я видел, как Кондон нагнулся и поднял его. Он быстро вернулся с конвертом в руке.
Почти прямо над нами горел уличный фонарь. Он разорвал конверт и прочитал записку вслух:
- "Пересеките улицу и двигайтесь вдоль кладбищенской ограды в направлении 233-й стрит. Я вас встречу".
- Это далеко, профессор?
- Примерно с милю. Упомянутая ограда окаймляет кладбище Вудлоун с севера, 233-я стрит идет на север, потом сворачивает на запад и пересекает Джером Авеню примерно в миле от этой сосисочной. Она образует северную границу кладбища.
- И что это значит?
- Вам придется еще раз развернуть машину.
Я сделал еще один разворот. С одной стороны от нас был холмистый, заросший деревьями парк, с другой - длинное, огороженное железным забором кладбище. Улица как будто вымерла: ни машин, ни прохожих.
- Это Вудлоун, - объяснил Кондон. - А этот парк называется Ван Кортленд.
- Вам лучше бы было поехать с тем таксистом, - сказал я.
- Возможно, детектив Геллер, но если меня прижать, я признаюсь, что с вами и вашим пистолетом я чувствую себя увереннее.
Мы продолжали ехать по Джером Авеню вдоль кладбища и остановились примерно в шестидесяти футах от того места, где ее пересекала 233-я стрит. Впереди была треугольная площадь перед входом на кладбище Вудлоун, тяжелые железные ворота были затворены и, несомненно, заперты.
Я подъехал к тротуару.
- Идите и встаньте у этих ворот.
- Вы думаете, похитители имели в виду это место?
- Да. Идите. Я вас подстрахую отсюда.
- Я думаю, это разумно. Они не войдут со мной в контакт, если я буду не один.
- Если что - я здесь.
Он кивнул и большими шагами направился к площади, нахально оглядываясь по сторонам. Он явно не стремился оставаться незамеченным.