Он покинул нас, а я продолжал стоять вдалеке от нее, ожидая, когда она вспомнит про меня.
Она повернулась медленно, словно балерина на музыкальной шкатулке. Это была сумрачно-красивая женщина с печальными глазами, тонким носом и покрашенными кроваво-красной помадой губами, которые нельзя было назвать ни тонкими, ни толстыми. У нее были короткие темно-каштановые волосы, несколько локонов аккуратно лежали на ее гладком, бледном лбу. Скромный, достающий до пола халат был туго затянут лентой на ее тонкой талии; из-под него выглядывали серебристые комнатные туфли. Она была тонкой, почти крошечной, но зато груди ее были большими и высокими, а фигура и лицо не хуже, чем у красоток на картинах Чарльза Гибсона. Ей можно было дать лет тридцать, хотя сорок, наверное, были бы ближе к истине.
Она улыбнулась, но от этого глаза ее еще больше погрустнели.
- Мистер Геллер, - сказала она и быстро пошла ко мне, вытянув руку с красным маникюром на ногтях и украшенными драгоценностями пальцами. - Это очень любезно с вашей стороны, что вы приехали. И полковник Линдберг поступил очень любезно, послав вас сюда.
Я взял ее руку, не зная, следует ли мне поцеловать ее или нет, хотя ничего против этого не имел - надо же когда-то начинать. Но не успел я принять решение, как она потянула меня к одному из двух стульев, стоящих по обе стороны стола со стеклянным верхом, где переполненная окурками пепельница соседствовала с квадратной декоративной зажигалкой, таким же квадратным и декоративным портсигаром, на котором с модернистскими завитками были выгравированы три буквы: "ЭУМ".
Она присела на краешек стула напротив меня, положила ногу на ногу, полы ее халата разошлись, обнажив белые, гладкие и стройные ножки. Ей шло быть богатой.
- Извините меня за мой внешний вид, - сказала она, покачав обрамленной локонами головой и виновато улыбнувшись. - Когда я дома, я ужасная лентяйка.
- Вы выглядите совсем неплохо, миссис Мак-Лин.
- Если бы я знала, что вы окажетесь таким симпатичным молодым человеком, - улыбка ее превратилась в озорную, - то могла бы попытаться произвести на вас впечатление. Я ждала полицейского.
- Я и есть полицейский.
- Но не неряшливый и не толстый. - Она сбила пепел с сигареты в пепельницу. - Вы из Чикаго?
- Да, мэм.
- Я слышала, Гастона Буллока Минза там хорошо знают.
- Это так. Я сам никогда не встречался с ним, но я работаю в группе, занимающейся карманниками, и нам часто приходится сталкиваться со всякими мошенниками. И они прекрасно знают Минза.
- Возможно, вы считаете меня глупой, - сказала она с ухмылкой, которую адресовала самой себе, - за то, что я обратилась к этому мерзавцу. Но мне известно, что полковник Линдберг сам искал помощи у представителей преступного мира.
Ее забавно-нахальная речь должна была бы показаться мне нелепой, однако по непонятной причине я нашел ее очаровательной. Хотя не исключено, что очаровательными показались мне ее ноги. Или ее груди. Или ее деньги.
- Полковник Линдберг, - сказал я, - действительно пытался воспользоваться услугами преступного мира, чтобы вернуть сына, но недавно он прогнал бутлегеров, которые считали себя его посредниками.
- Но вас он не прогнал.
- Не прогнал. Я же не гангстер.
- Вы чикагский полицейский.
- Да, но это не совсем одно и тоже, хотя, надо признать, иногда разница не такая уж большая...
Она сузила глаза: то ли мой юмор до нее не дошел, то ли она была слишком занята своими мыслями, чтобы оценить его.
- Я с самого начала была убеждена, что это дело рук преступного мира. А если конкретнее, то к этому похищению скорее всего приложил руку ваш земляк Аль Капоне.
- Что ж, есть люди, которые согласятся с вами. Или по крайней мере не исключают такой возможности.
- И поэтому вас так далеко занесло из вашего Чикаго?
- Вы правы. Но, откровенно говоря, этот ваш домик пока самое далекое место из всех, куда меня заносило.
Из бального зала до меня донеслось шарканье собачьих когтей по деревянному полу. Это была большая собака. Я повернулся и увидел, как в комнату вбежал датский дог со слюной, свисающей с розовой челюсти. Если бы у меня был пистолет, я бы пристрелил этого сукиного сына.
Однако пес притормозил и, проскользнув на лапах, остановился возле миссис Мак-Лин, затем опустился и свернулся на полу подле ее стула, а она опустила изящную ручку и принялась почесывать его за ушами и под ошейником, сверкающим искусственными бриллиантами.
- Это Майк, - сказала она. - Он датский дог.
- Я вижу, что не пудель.
- Мой пудель умер несколько лет назад, - рассеянно проговорила она. Потом с трудом улыбнулась. - Я очень скучаю по остальным своим животным. В городе я держу только Майка.
- Вот как.
- Обезьяна и лама находятся во Френдшипе. Попугай тоже.
- Во Френдшипе?
- Это семейное имение Мак-Линов. Сельское имение. Нед сейчас живет в нем.
- Ваш муж?
- Да. - Она попыталась улыбнуться, но лицо ее лишь исказилось гримасой. - Раньше на территории этого имения был монастырь, но я сомневаюсь, что Нед ведет монашескую жизнь. - Она вздохнула. - Сейчас я нахожусь в довольно затруднительном положении, мистер Геллер. Вы видите, что мы с Недом живем раздельно. Мы сейчас спорим с ним из-за того, что не можем решить, кто с кем разводится.
- Понятно, - сказал я.
- Развод меня не пугает, но дело в том, что он хочет оставить детей под своей опекой. А он очень болен, мистер Геллер. Он душевнобольной. К тому же алкоголик. Пусть эта маленькая потаскушка заберет его. Но мальчиков и Эвелин я ему не отдам.
- Эвелин? Вашу дочь тоже зовут Эвелин?
Она улыбнулась слабой, но гордой улыбкой;
- Да. Правда, раньше ее звали по-другому. При крещении мы нарекли ее Эмили, но несколько лет назад, когда у ее отца и у меня возникли маленькие проблемы, она восстала против своего имени и заявила, что должна иметь другое. Мое имя.
Она снова начала ласкать собаку. Большой коричневый зверь прижался к полу, его украшенный драгоценностями ошейник поднялся, словно обруч, наброшенный ему на шею.
- Миссис Мак-Лин, что вас побудило принять участие в деле Линдберга? Я знаю, что у вас репутация филантропки, но...
Она улыбнулась уголком рта и сделала неопределенный жест рукой, держащей сигарету, полный самоуничижения.