Линдберг вскрыл конверт и начал читать письмо; рядом стояли Кондон и Тэрекинридж.
Я шагнул было, чтобы взглянуть на письмо, однако увидел, что на мальчишеском лице Слима появилось хмурое выражение, и остановился. Он покачал головой - нельзя.
- Вы не участвуете в этом, Нейт, - сказал он. - Мы поедем на машине профессора. Вы же поедете к центру Манхэттена и присоединитесь к парням из Налогового управления. И будете ждать.
Я раздраженно вздохнул:
- Обычно вы мной не командовали, Слим. Не похоже, что это мне нравится.
Он поднял руку, как будто собирался положить ее на мое плечо, но по выражению моего лица понял, что я не оценю этого жеста.
Он сказал:
- Я знаю, что вам не нравится, как я делаю это. Но вы всего лишь консультант, вы здесь даже не полицейский. Я не хочу, чтобы вы знали, куда мы идем... - Он сжал письмо, слегка скомкав его - ... и не хочу, чтобы вы пошли за нами.
- Зачем мне идти за вами? Мой пистолет у вас.
Он застенчиво улыбнулся, стушевался, потом шагнул вперед, положил руку мне на плечо и сжал.
- Обещайте мне, Нейт.
Опять меня просили дать обещание, которое мне не хотелось сдерживать. И все-таки я кивнул.
- Благодарю вас, - он посмотрел на Брекинриджа. - Я попрошу вас остаться здесь, с семьей профессора, Генри.
Брекинридж кивнул, как обычно, несколько уныло, но с достоинством.
Дочь Кондона принесла отцу пальто и шляпу и помогла ему их надеть, умоляя его беречь себя. Профессор, пучеглазый и краснолицый, спокойный, как морж во время жары, сказал:
- Позвольте мне взять посылку, - и схватил обмотанную веревкой треснувшую урну для голосования и заодно отдельный пакет с двадцатью тысячами долларов в золотых сертификатах.
Линдберг, который относился к деньгам равнодушно и даже с некоторым презрением, не обратил на это внимания, и двое мужчин торопливо пошли к стоящему перед домом "форду купе". Линдберг сел за руль, Джефси - рядом, с выкупом на коленях; машина поехала по улицам, свернула на юг и исчезла из виду. Прошло четыре часа, близилась полночь, мы сидели в библиотеке Морроу, и от Линдберга с профессором не было ни слуху ни духу.
- Возможно, они мертвые валяются где-нибудь в канаве, - предположил я.
- Если это действительно так, - сказал Уилсон, - то мы не виноваты.
- Скажи это прессе, - мрачно сказал Айри.
- Удача, джентльмены!
Зычный, чрезмерно мелодичный голос принадлежал не кому иному, как профессору Джону Ф. Кондону, который вошел в комнату с распростертыми руками, словно собирался кого-то обнять. Я не стал кидаться ему в объятия и остался сидеть.
Следом за профессором вошли Линдберг и Брекинридж; все мужчины были в пальто и шляпах, кроме Слима, который был без шляпы с самого начала. За ним торопливо вошли слуги Морроу и начали собирать пальто и головные уборы.
- Мы передали выкуп, - сказал Линдберг, сунув руку в карманы пиджака, и получили записку с указанием дороги. - Он улыбнулся улыбкой, в которой радость соседствовала с отчаянием.
Он положил на стол небольшую записку, и мы все сгрудились вокруг него. Ее содержание было следующим:
Мальчик находится на зудне "Нелли".
Зудно небольшой, 28 футов длина, на этот зудне находятся два человек. Они ни в чем не виноват.
Вы найдете лодку Между Хорснек Бич и Гэй Хед возле острова Элизабет.
Обычной подписи в виде кругов и отверстий не было, но почерк был тем же.
- Я уже договорился, чтобы нам предоставили самолет-амфибию, - сказал Линдберг, глаза которого сверкали, как угольки. - Мы вылетаем на рассвете.
- Прошу вас, садитесь, джентльмены, - сказал Айри, указывая в сторону стола и посмотрев сначала на Линди, профессора и Брекинриджа и затем на меня и Уилсона. Мы все подошли к столу и сели.
Линдберг и Кондон начали свой рассказ, причем рассказывал главным образом первый, а второй лишь комментировал те моменты, когда ему приходилось играть главную роль в этой мелодраме.
В записке, которую им передал таксист, было сказано чтобы они ехали по Тремонт Авеню до дома 3225, где находились теплица Д. А. Бергена и цветочная лавка. Перед входом в цветочную лавку стоял стол, под которым прикрытое камнем лежало письмо. В письме говорилось, чтобы они перешли улицу, дошли до ближайшего угла и по Уиттемор Авеню пошли на юг. Они должны были принести деньги. Кондон, как было сказано, должен был идти на встречу один. Его ждали.
- Когда мы подошли к Уиттемор Авеню, - сказал Кондон, наклонившись вперед и глядя на собеседников слезящимися, но внимательными глазами, - я понял, что эти хитрые похитители повторяют меры предосторожности, принятые ими при первой встрече.
- Это почему? - спросил Айри.
Уилсон делал записи.
- Уиттемор Авеню, - сказал Линдберг, - это грунтовая дорога, проходящая параллельно кладбищу святого Реймонда.
Еще одно кладбище.
Профессор поднял палец в воздух, словно проповедник, толкующий об аде и рае.
- Второй раз, - сказал он, - наша встреча состоялась в субботу. И второй раз она проходила... - Он обвел всех нас многозначительным взглядом; в оранжевом свете, падающем на него от камина, он был похож на престарелого начальника отряда бойскаутов, рассказывающего у костра своим питомцам нестрашную историю о привидениях - ... в обиталище мертвых.
- Как я уже сказал полковнику, - делился с нами Кондон, подмигнув Айри, который никак не среагировал на эту фамильярность, - я слышал, что итальянские гангстеры часто хаживают на кладбище...
Хаживают?! Вот тебе и доктор педагогических наук. Шут какой-то.
- И эти две наши встречи на кладбищах, - продолжал Кондон, - укрепили меня во мнении, что эта банда состоит из членов мафии и этого скандинава.
К счастью, в этот момент Линдберг продолжил свой рассказ:
- Кондон встал возле машины и при свете фонаря стал читать письмо, надеясь привлечь внимание наблюдателя, которого, возможно, поставила там банда. К нам направился мужчина в коричневом костюме с опущенным на лоб полем коричневой фетровой шляпы; он довольно сильно сутулился.
Проходя мимо машины, он прикрыл нижнюю часть лица платком и внимательно посмотрел на двух наших героев. Когда этот несомненный наблюдатель исчез из поля зрения, Линдберг хотел выйти из машины, но Кондон остановил его - в записке было сказано, что профессор должен идти один.