- У нас много денег. И будет еще больше, если продадим винокурню. Но мы не должны ее продавать.
- Тогда скажи это своей матери. Я не могу помочь.
- Мы с ней больше не общаемся.
- Почему?
- Потому что я ненавижу ее, а она меня.
- Почему ты ее ненавидишь мне понятно, было бы странно, если бы кто-то ее любил. Но вот почему она тебя ненавидит?
- Она думает, что я виновна в смерти дедушки. Я позволила ему утонуть и не проверила его.
- Ты позволила ему утонуть?
- Я не позволила ему утонуть.
- Не расстраивайся из-за обвинений в убийстве. Она обвинила меня в изнасиловании.
- Изнасиловании кого?
- Тебя.
- Думаю, я бы запомнила, если бы ты насиловал меня.
- Я бы тоже запомнил.
- Нет, не запомнил. Ты был бы мертв.
- Скажи это своей матери.
- Однажды скажу. Маме за многое придется ответить.
- Ну, да, разве не всем нам придется?
Прежняя Тамара сказала бы «не мне». Прежняя Тамара сказала бы «говори за себя». Но это была не прежняя Тамара. Эта Тамара была старше, и она только кивнула, словно ей тоже придется отвечать.
Леви подъехал к ней вплотную, чтобы посмотреть в глаза.
- Посмотри на меня. Тамара, почему ты здесь? Ты хороша в расспросах, но сама не торопишься давать ответы.
- Я пытаюсь понять, что хочу сказать.
- Расскажи правду. Это не должно быть слишком трудно.
- Правду сложнее всего говорить.
Леви заметил кое-что, что прежде не видел. На шее Тамары на золотой цепочке висел маленький золотой крестик. Он протянул руку и прикоснулся к крестику. Тело Тамары напряглось от прикосновения, но она не отпрянула.
- Раньше ты его никогда не носила, - сказал Леви, мгновенно сожалея о сказанном. - Поэтому ты сейчас так хорошо себя ведешь? Ты обратилась к религии?
- Бог спас меня во время наводнения.
- Но ты носишь с собой нож. Не думаешь ли ты, что Бог снова спасет тебя, если понадобишься Ему?
- Я сама могу спасти себя.
Леви отпустил крестик.
- Даже твоя религия сделана из золота в восемнадцать карат.
- Бог спас меня, - ответила она.
- Никто не спасал тебя. В том наводнении погибло два человека. Одна старушка, у которой был сердечный приступ, и твой дедушка, и сердечный приступ, возможно, не был связан с наводнением. Тебе так же повезло, как и остальным людям в городе, кроме тех двоих. Ты можешь быть богатой, можешь быть красивой, но это не делает тебя особенной.
- Ты сказал «не» только потому, что знаешь, что это слово задевает меня.
- Это не правда? - спросил Леви и улыбнулся. Она не улыбнулась в ответ. - Ну же. Или говори, или заткнись. Я не буду тратить на тебя весь день.
- Я и пытаюсь, Леви. Дай мне еще секунду.
- Секунда истекла.
Он легонько толкнул коня в бок, и Эшли подчинился команде, отворачиваясь от нее. Да, он был мудаком. Он знал это. Но ему не нравилось находиться рядом с Тамарой. Слишком много воспоминаний. Слишком много соблазнов. Он никогда и никому не рассказывал правды о том дне, когда Вирджиния Мэддокс уволила его. Она унизила его так, будто он никогда не знал, что такое унижение. Она сказала, что если он на милю приблизится к ее дочери, то вызовет полицию и скажет им, что видела, как в конюшне он пытался изнасиловать Тамару. Он бы отправился в тюрьму до конца своих дней, потому что «ни один судья не поверит словам сына цветной уборщицы». И тогда он захотел расплаты, захотел трахнуть Тамару, обрюхатить ее, стоять рядом с ней и рассказать ее матери, что они сделали. Затем он бы бросил Тамару и укатил в закат. Но то были сумасшедшие мысли, те, которые он никогда не впускал в себя, кроме глубокой ночи, когда он просыпался в поту и наедине с одними лишь фантазиями о сексе и мести. И вот она, рядом с ним, такая же красивая, как он помнил, такая же соблазнительная, как он помнил, такая же опасная, как он помнил.
- Она твоя, - сказала Тамара.
- Кто «она»? - спросил Леви, не оглядываясь на нее, чтобы не превратиться в соляной столб, в который, как говорил дядя, превращался мужчина, думающий одним членом.
- «Красная нить» твоя. Или должна быть.
- Я был чертовским хорошим конюхом, но сомневаюсь, что твой дед посчитал нужным отписать по завещанию мне всю компанию.
- Нет. Но ему стоило.
- И почему же?
- Потому что ты единственный живой сын Джорджа Мэддокса.
Глава 10
Леви не знал, рассмеяться Тамаре в лицо или же отвесить несколько пощечин, пока девушка не придет в себя. Она смотрела ему прямо в глаза, и он выбрал смех.
- Очень мило. Отличная шутка, Ржавая.