Бернардо улыбнулся и встал.
— Идем со мной, — сказал он. — Мы должны перевязать тебе руку, а потом я покажу тебе кое-что.
Он подарил ей свой старый мопед, «Веспу», который уже много лет стоял в сарае для дров. Ему «Веспа» была уже не нужна, но она еще была на ходу. Аллора так обрадовалась, что поцеловала его в губы, однако Бернардо оттолкнул ее, нервно огляделся по сторонам и вел себя так, что Аллора ничего уже больше не понимала.
Аллора училась быстро. О том, что она так любила делать, нельзя было рассказывать никому, и нельзя было, чтобы их кто-то видел, это была тайна. И при этом нужно было быть только вдвоем, а не втроем или вчетвером. Дело в том, что когда она уселась на колени землемеру, поцеловала его в губы и засунула ему язык в рот, потому что обрадовалась, что он положил ей на тарелку второй кусок пирога, то его жена отреагировала таким припадком бешенства, что Аллора в ужасе сбежала в огород, спряталась там среди помидоров, едкий сок которых жег ей кожу, и все пыталась понять, что же она сделала не так.
Но за это время она уже изучила правила игры, придерживалась их, и все шло хорошо. Ни одна из жен не знала о жадной до любви Аллоре, которая любила раздвигать ноги, чтобы снова и снова вкусить рая.
Она поняла, что обращаться нужно исключительно к мужчинам, при этом ей было все равно к кому. С пастором она, хихикая, ела пирог с вишнями, который принесла ему вдова Браччини, и согревала ему ночью спину, потому что грубая конская попона, которой он укрывался уже двадцать лет, была слишком узкой. Утром она встала раньше него, вскипятила молоко и выстирала его белье. Никто не видел, как она уходила, и никто не видел, как она приходила, а Бернардо не спрашивал, где она провела ночь. Когда она в воскресенье утром принимала причастие из рук дона Маттео, то выглядела как Дева Мария во плоти, и ее взор был настолько обращен внутрь себя, что никто и никогда не мог бы подумать, что она знает мужчину, стоящего перед ними, лучше, чем кто-либо другой в селе.
С геологом она каталась по озеру Лаго Трасименто, наслаждалась мягким покачиванием маленькой лодки, пила крепкое красное вино на августовском солнце и языком играла на теле геолога, как на клавиатуре, пока солнце не исчезло за горами. От геолога она получила масло и маленький радиоприемник. И каждый вечер, перед тем как уснуть, слушала музыку. Она была такой же одинокой, как и раньше, но уже чувствовала себя, как человек, который имеет возможность каждый день кататься на американских горках.
Было жаркое послеобеденное время в мае, когда она на своей «Веспе» проехала через лес к руинам на гребне гор, откуда открывался вид сразу на две долины. Руины заросли вереском и дикой ежевикой, а стены сохранились лишь с подветренной стороны. И только деревянная оконная рама, чудом пережившая десятки лет, билась на ветру. И в этом окне стоял мужчина.
Он выглядел, как привидение. Как призрак, вернувшийся в дом своих предков. Аллора затормозила так резко, что чуть не перелетела через руль, и уставилась на него. Мужчина улыбнулся и исчез. Аллора ждала с бьющимся сердцем. Через несколько минут он вышел на улицу, потер ладоши, чтобы стряхнуть с них пыль, и посбивал колючки с брюк. Он был высок и красив, а взгляд его близко посаженных глаз словно гипнотизировал Аллору.
— Аллора, — сказала она.
— Пить хочешь? — спросил Кай. — У меня в машине есть вода.
Он пошел вокруг дома к своему джипу, и Аллора молча последовала за ним. Как марионетка, которую дергают за невидимые нити.
Он дал ей бутылку с водой, и она пила жадно и смущенно, и забрызгала свою футболку, но сухость в горле не проходила. Здесь никого не было. Они были одни в целом свете, и нигде не было жены, которая могла ворваться в комнату и устроить сцену бешенства, а этот мужчина был еще божественнее, чем бургомистр, пастор, землемер, геолог или продавец стройматериалов.
Она вернула ему бутылку с водой и уставилась на красных жуков с черными точками, которые ползали везде по лесной почве, но никогда раньше не бросались ей в глаза. Словно жуткое нашествие.
Он отпил глоток, завинтил крышку и бросил бутылку на заднее сиденье.
— Я много раз видел тебя в этих местах, — сказал он и улыбнулся.
— Аллора, — ответила она, повернулась и побежала, словно укушенная тарантулом, назад, к своей «Веспе», прыгнула на нее, запустила двигатель и стремительно умчалась. Ее лицо было ярко-красным, словно после забега на пять тысяч метров.
Он пожал плечами, поскольку это рассмешило его, и сел в машину. «Мышка боится меня, — подумал он, — бедняжка. А может, это и правильно».
У Аллоры не было страха. Она не боялась рая. Однако когда Кай посмотрел на нее, она впервые в жизни осознала, какая она. Она вдруг увидела себя его глазами: свои растрепанные волосы, которые еще никогда не приводил в порядок ни один парикмахер, свою заляпанную футболку и выцветшую юбку, свои расцарапанные лодыжки и огрубевшие, грязные ноги. Она была не уверена, чистый ли у нее рот, а ногти были слишком коротко обрезаны. Ей стало стыдно, и она впервые перестала нравиться себе самой, ей перестало нравиться собственное имя. Она влюбилась.