— А вы? — спросила Анна. — Вы давно здесь живете?
— Уже тринадцать лет.
— И вам не нужно было отопление зимой?
— Нет. Мне ничего не нужно. Я сделал две ванные комнаты лишь для того, чтобы можно было когда-нибудь продать дом. С меня вполне достаточно раз в день прыгнуть в бассейн. Ванная для меня — это роскошь, а этого я не хочу.
— Вы что, и зимой каждый день купаетесь в бассейне?
Энрико кивнул.
— Я проложил шланг от источника вниз, к бассейну, там можно принимать душ. Карла в прошлом году до ноября купалась в бассейне, а душ принимала на улице. Она все больше привыкает к этому.
— Карла — это ваша жена?
— Да. Мы официально не женаты, но уже много лет живем вместе.
Анна посмотрела на фотографию:
— Это она?
Энрико кивнул.
— Да. Сейчас она у родителей в Германии. Ее отец очень болен. Я надеюсь, что она скоро вернется.
У него был очень нежный, мягкий тембр голоса. Этот тренированный, мускулистый мужчина был, очевидно, очень чутким, но она снова испытывала тревогу. Энрико и женщина? Она думала, почему при всем желании не может себе этого представить, ела кекс и осматривалась.
— Красивая кухня. Лучших я не знаю.
— Вы, наверное, видели не очень много тосканских кухонь, — усмехнулся Энрико.
— А почему вы хотите продать дом?
— Жизнь стала слишком удобной, понимаете… У меня есть все, и этого становится все больше и больше. С тех пор как два года назад нам провели электричество, жизнь в долине потеряла для меня привлекательность. Я хочу жить скромнее. Мне ничего этого не нужно. Ни электричества, ни мебели, ни имущества. В принципе, даже дома. Мне приятнее находиться в пути, с одним чемоданом. Это для меня — свобода. Но Карла так не хочет.
— А куда вы пойдете, когда продадите дом?
— Без понятия. Что-нибудь найду. Пусть даже старый автобус «фольксваген», в который положу матрац. Прекрасное чувство — не знать, что будет.
— О боже! — В Анне зашевелилось чувство, похожее на укоры совести. — А что скажет ваша жена?
— Она еще ничего не знает.
— А если она захочет остаться здесь?
— Конечно, захочет. Но так не будет. И не ломайте голову над этим.
Энрико встал, сразу же вымыл обе чашки и поставил их на полку, подвешенную к потолку, которая качалась взад-вперед от каждого прикосновения, отчего посуда тихо звенела, словно играла небесная кухонная музыка.
— Мне нравится эта полка.
— Я сделал ее специально для этой кухни. К этим кривым стенам невозможно поставить ни один шкаф. Кроме того, я не люблю мебели. Итак, скажите, что вы хотите оставить для себя? Можете оставить все. Никаких проблем, мне ничего не нужно.
Что же это за человек?
— Послушать вас, так можно подумать, что вы собираетесь свести счеты с жизнью.
— Нет! — Наконец-то он снова улыбнулся. — Этого я уж точно не хочу. Наоборот. Я хочу дожить как минимум до девяноста лет, поэтому пытаюсь жить скромнее. Чтобы денег хватило как можно дольше. И вообще, если бы я собирался покончить с собой, то оставил бы дом Карле.
У Анны было такое чувство, что она знает Энрико уже много лет. И вдруг она почувствовала себя как дома. Но, в принципе, то, что говорил Энрико, было нелогичным.
— Значит, продайте дом подороже! Тогда денег хватит надолго. Я этого не понимаю!
— Нет. — Теперь он говорил почти резко. — Нет, я строю дом, я реставрирую его, я отделываю его, я делаю наброски в соответствии с собственными представлениями, я конструирую его. Мои дома — это мои произведения искусства. Это не первый дом, который я купил разрушенным и отстроил. Пока я работаю, в голове складывается цена, по которой я могу продать его. И если я нашел эту цену, то она окончательная, я ничего в ней не меняю. Я не торгуюсь. Я не веду дискуссий. И я не хочу иметь больше, чем ставил для себя целью. Я работаю быстро. И работаю хорошо. Если бы я захотел адекватной оплаты своей работы, то мои дома были бы недоступны по цене. Но для меня все заключается не в зарабатывании денег. Для меня главное — и дальше уметь жить скромно. Не более и не менее.
— Вы философ.
Этот мужчина все больше и больше втягивал ее в свою орбиту. Он начал ей нравиться. Не как мужчина, а как человек. Его мысли, его манеры произвели на нее сильное впечатление.
— О боже, — ответил он, — философ! Нет, Анна. Я читаю философские книги, конечно, но понимаю ли я их? Философия других людей чужда мне. Я не могу принять ее. Я создаю собственную философию… но, к сожалению, у меня еще не было возможности изложить ее на бумаге.