Дома у полковника необычайно все. Скатерть, стаканы, прямота и свежесть взглядов, искорки в глазах. Еда чудо как вкусна, тарелки изумительны, свет мягок. Все как торжество, стол большой, вокруг Антуана живые люди, он смотрит, как еда проворно прыгает к ним во рты, и рты весело жуют. Хлеб, даже хлебные крошки — восторг, а вода в щедрых стаканах точь-в-точь из сказки.
Он сидит по правую руку от полковника, и тот режет ему мясо, показывает, где сок, масло, хлеб и все остальное, хотя Антуан и так видит — угощение прямо перед ним. Полковник же — само благородство, его такт выше всяких похвал, он отказывается от вина, ест мало, лучшие куски оставляет домочадцам, намазывает детям масло на хлеб, не угощается десертом. Но после ужина — погодите, что же это такое? Он выпивает огромную — втрое больше, чем у остальных, — чашку кофе, притом без сахара, пристально глядя на Антуана.
Потом Бигуа ведет Антуана в гостиную, сделав знак жене, чтобы та вышла, и, выждав паузу (кажется, что сердце полковника, трепеща от волнения, побледнело у него в груди), говорит:
— Если хотите, Антуан, я прямо сейчас отвезу вас домой.
Мальчик молчит, чувствуя, что не ему это решать и такие вещи его не касаются, это дело взрослых.
— Или вы хотите остаться у нас?
Антуан молчит и теперь, шлифуя этим молчанием свою тишину после предыдущего вопроса.
— Ну ладно, ступай к ребятам, но как только захочешь вернуться домой, скажи мне, я тут же отвезу тебя обратно.
Антуан идет в детскую к своим новым товарищам. Те сразу подбегают к нему.
— Тебя где украли?
Честно и прямо, без всякого удивления Антуан отвечает:
— Возле Галереи Лафайет.
— Мы здесь все краденые.
При слове «краденые» Антуан чуть не рассердился, но потом уловил, что для ребят оно означает то же, что «благородство» для благородных особ или «коллега» для членов Академии.
— А меня вот украли в Лондоне, — говорит Фред. — Ну и туманище был в тот день.
— Меня тоже в Лондоне, — сообщает другой мальчуган, — мы ведь с тобой братья.
Антуан замечает, что они близнецы и у них легкий английский акцент.
— А меня прямо из кровати, — рассказывает самый старший.
— Ну же, не бездельничайте, — журит их Деспозория, входя в комнату. — Порезвитесь еще немного, а потом спать.
— Хорошо, мам, — отвечают три голоска, с явно фальшивой интонацией.
Дети принимаются бесцельно бегать возле Деспозории, так что Антуан не успел узнать, как их украли.
Спать его укладывают полковник с женой — в тот вечер они хотят сделать это сами, не поручая Антуана няне. Бигуа достает из кармана сантиметровую ленту, сосредоточенно снимает с него мерки и диктует их Деспозории.
Бережно, но с тревогой, полковник ощупывает мальчика, проверяя, нет ли у того грыжи, ушибов или чего-то подобного. Аккуратно отворачивает ему веко и, изучив красную сеточку сосудов, убеждается, что Антуан здоров. Почти неуловимо кивает жене, давая понять, что мальчик в полном порядке. Антуану непривычно видеть эти два незнакомых лица, склонившиеся над ним, уже сонным; полковник берет его за руку, Деспозория нежно целует и говорит что-то прекрасное на странном нездешнем языке.
Полковник выходит, следом жена, она любопытствует о чем-то, но Бигуа не хочет отвечать и говорит из-под плотного занавеса таинственности:
— О нет, друг мой, не сегодня. Мне нужно побыть одному.
Потом добавляет:
— Не обижайся. — И целует жену в лоб, как старшую дочь.
Деспозория тихо уходит, плавная и неспешная, и лицо ее так светло.
Полковник идет в отдельную комнату. Ему нужен простор, чтобы вытянуть свои длинные ноги и руки, и нужен простор для мыслей, которым не сидится на месте.
Устроившись в кресле, он размышляет.
«О ребенке совсем не заботились, он был брошенным в этой жарко натопленной квартире, царстве зеркал...»
Антуану кажется, что между ним и этими двумя лицами, внезапно возникшими в его жизни, — длинный тоннель. Вдыхая свежие простыни, мальчик засыпает, однако его душе не до сна. Она присела на краешек кровати. И через час будит его, ведь ей страшно сидеть вот так одной. Правда, Антуан не понимает, кто потревожил его сон и где он находится. Он пытается нащупать руками знакомую стену, почувствовать пальцами выпуклый рисунок на обоях — и чуть не падает с кровати в пустоту. Тихим голоском душа спрашивает: