Шорохи за стенкой, казалось, намекали на то, что полковник, как безумный, сейчас ворвется сюда. Воображение рисовало девочке, как он жжет какие-то таинственные травы или зорко всматривается в кофейную гущу, гадая о судьбе. Наверняка он принимает наркотики, думала она. И представляла, как Бигуа впрыскивает себе в вену дурманящую жидкость, а потом бросается к ней на кровать, словно жаркий факел.
Полковник снова лег. Пытаясь оградиться от звуков из соседней комнаты, он заткнул уши и больно впился ногтями себе в бока. Тишина изливалась с неба мощным каскадом и свободно струилась по всем пределам земли.
Бигуа чувствовал, что теряет выдержку и самообладание, как при глубокой ране.
Он долго кусал подушку, а потом вдруг вскочил, охваченный ужасом, вышел босиком в коридор и поспешил в гостиную, где возле жаровни спал Нарсисо — на узком матрасе, подложив под голову руку. Филемон Бигуа разбудил его.
— Пойдем ко мне в комнату, — сказал полковник. — Нездоровится что-то. Не хочу оставаться один. Положим там твой матрас.
Нарсисо заметил, что смоляные волосы полковника будто выбелены инеем.
Спустя час Бигуа начали седеть с немыслимой быстротой. Проходя мимо зеркала, полковник увидел, что они блестят сильнее обычного, но не осознал, что стремительно седеет.
Полосатый матрас Нарсисо кряхтел и вздыхал. Жесткий и неповоротливый, он встал колом посреди длинного коридора. Шерсть внутри сбилась, матрас никак не расправлялся и громко охал. Нарсисо хотел было взвалить его себе на спину и нести в комнату полковника, но Бигуа настоял, что поможет ему. Матрас выскальзывал из рук, и приходилось сжимать его так сильно, что пальцы ныли от боли. Обоим казалось, фаланги вот-вот отломятся.
Полковник дал Нарсисо понять, что нужно проделать все как можно тише. Впереди обогреватель, протиснуться мимо которого — задача непростая, а потом надо бесшумно прокрасться перед комнатой Марсель. Однако девочка услышала, как матрас скребет по двери.
— Кто там? Вам плохо? — взволнованно спросила она.
Нарсисо посмотрел на полковника. Тот сделал ему знак молчать.
Снова пришла тишина, шаткая и неуверенная, вопрос Марсель так и остался без ответа. Девочка встала и сквозь замочную скважину разглядела в коридоре двоих мужчин с матрасом на плечах. Потом, разочарованная, свернулась калачиком в кровати и заснула. Этот человек непостижим.
Полковник уложил Нарсисо в своей комнате прямо напротив двери. Помог ему расправить постель, осведомился, не нужно ли еще одно одеяло, и накрыл своим пончо.
Проснувшись рано утром, он сказал Нарсисо:
— Вечером снова придешь сюда ночевать. Положишь матрас у двери. Мне может понадобиться твоя помощь.
Принятые меры успокоили полковника. Он пошел в ванную приводить себя в порядок. И увидел в зеркале, что за одну ночь полностью поседел.
Как показаться на глаза домашним с этой вопиющей сединой? Зачем он выбелил себе волосы, выставив напоказ боль, которую следовало запрятать поглубже, в самый темный угол души?
Все утро полковник не выходил из комнаты, потом наконец спустился к завтраку, надев свой котелок. Никто словно бы не обратил внимания на перемену, которая произошла в нем за ночь. Все уже привыкли к шляпе. Бигуа злило сидеть за столом как ни в чем не бывало, скрывать давившую на него тяжесть, и внезапно он снял котелок — так просто и безыскусно, что стало жутко, — и молча бросил его на ковер. И до конца завтрака не поднимал глаз.
Его лицо было до того благородно и исполнено страдания, что озадаченные дети не осмелились произнести ни слова.
Как только Бигуа перестал утаивать свою муку, к нему пришел покой. Однако еще не все в доме видели его новый облик. Полковнику предстояло показаться в прихожей перед слугами, а потом в гостиной и в комнате жены.
Деспозория была поражена, однако не подала виду, что заметила в муже необычную перемену. Склонившись над ней, Бигуа поцеловал Деспозорию сквозь завесу обжигающих слез, не понимая, чьи они — его ли собственные, или жены, или судьбы.
Полковник уже не интересовал Марсель так живо, и она дни напролет проводила с Антуаном, которому теперь было одиннадцать лет. Сделав уроки, мальчик спешил в малую гостиную и до самого обеда играл там с Марсель.
Антуану нравилось приклеивать к подбородку курчавую бороду, с ней он казался себе совсем взрослым.