Марсель была в восторге, вглядываясь в это странное лицо, на котором детство столь резко оттенялось чертами взрослого мужчины. Контраст и дисгармония были очаровательны, иллюзия пленяла. Жесткая борода стремилась восторжествовать над нежными детскими щеками. И даже завладеть душой мальчика. По сути, она уже проложила туда путь — разве теперь можно повернуть вспять? Марсель растерянно смотрела на это лицо и ничего не понимала, словно читая фразу, которую сложили наугад из разрозненных и перетасованных в шляпе слов. Ей нравился этот удивленный изгиб губ, окаймленных бородой. Глаза мальчика казались еще более чистыми и ясными, чем прежде! А когда Антуан опускал ресницы, пронзительное сияние юности, мечтательной и трепещущей, становилось еще ярче и лазурнее, чем лазурь его глаз. Интересно, скоро ли его нос, дышащий пока так мягко и тихо, обретет деловое чутье?
Стоило лишь Антуану показаться в гостиной, Марсель тут же забывала обо всем. Но Бигуа не ревновал к мальчику, его сердце всегда было распахнуто для Антуана с этой выдуманной курчавой бородой. В просторном доме с духом дальних стран всякой любви жилось привольно — любви братской и дружеской, сыновней, и отеческой, и пылкой, как у влюбленных, — в гостеприимной квартире с плотно закрытыми ставнями места было вдоволь. Как-то раз Антуан, набегавшись в Булонскому лесу, заснул после утренней прогулки в кресле гостиной. С приклеенной бородой. В том же кресле рядом с ним примостилась Марсель. Полковник, теперь совсем седой, увидел, что во сне мальчик держит ее за руку. Он подходит и разнимает их ладони. Марсель с недоумением смотрит на него.
— Почему вы сделали это? — шепотом спрашивает она.
— Потому что я люблю вас обоих, — говорит Бигуа. Он сам пока не понял, что именно хочет сказать. Но спустя мгновенье осознал: «Вспомнился Жозеф».
Полковника удивил его собственный непроизвольный жест. Ведь он даже не подозревал, что может ревновать к Антуану.
Сидя в гостиной напротив Марсель, Бигуа обвел взглядом ее хрупкую фигурку.
«Платье как-то странно топорщится на талии. Плохо сшито? Нет, дело вовсе не в платье! Дело в Жозефе! Вот он, здесь! Но Марсель ведь еще ребенок, ей даже нет восемнадцати! Да и Жозеф в ту пору едва достиг совершеннолетия. Какой ужас! Кромешный ужас. Врачи, спешите на помощь! Однако не суетитесь. Вот, значит, каковы теперь девочки — они перестали быть девочками? Уважаемые врачи, сделайте все необходимое, не подведите. Вмешиваться в вашу работу я не стану».
Полковник встревожен не на шутку. Он встает, закрывает дверь в комнату жены и уходит в молчание — сгущенное, шквальное, напористое, — в его голове проносится вихрь слов, которые подгоняют и пришпоривают друг друга. Прежде чем выйти из гостиной, Бигуа снова бросает взгляд на живот Марсель.
От девочки не ускользнуло, что полковник разглядывает ее, и, по-прежнему сидя рядом с Антуаном, она разрыдалась.
«Итак, Марсель беременна, — размышлял Бигуа у себя в комнате. — Подумать только, а я не решался даже задержать на ней взгляд, словно боялся на расстоянии зачать ребенка! Вот ведь как вышло — в ней развивается новая жизнь, Марсель носит ее в себе из комнаты в комнату и по улицам Парижа, останавливаясь перед витринами магазинов, а потом продолжая свой путь!»
В доме полковника родится ребенок. Но, как видите, Филемон Бигуа ничуть не рад этому.
Куда он направляется? Обратно в малую гостиную. Открывает дверь и, глядя на Марсель с жалостью, ужасом и отцовским чувством, столь сильными в нем сейчас, как и любовь к девочке садится напротив — с прямой, как жердь, спиной, неподвижный и безмолвный, точно египетские пирамиды. Марсель встает с кресла и уже готова уйти.
Полковник обнимает ее — очень крепко. Голова девочки утыкается ему в плечо, и он касается подбородком затылка Марсель. Как странно! Она не возьмет в толк, почему Бигуа вдруг обнял ее. Чтобы утешить? Дитя в животе как будто встрепенулось. Может быть, на самом деле встрепенулось. Полковник целует ее в губы, соленые от слез, — долгим, неистовым, бесконечно нежным поцелуем. И тут же отстраняется. Неужели для этого нужно было ждать, пока под платьем Марсель не начнет теплиться новая жизнь, семя которой посеяно другим?
На следующий день, сидя в гостиной, он подумал: «Маленькая глупышка! Но я люблю ее именно такую. Настоящую, непосредственную и далекую. Теперь можно смотреть на нее без страха».
В дверь постучали. Это Нарсиса, горничная. Она хотела пройти в комнату Деспозории через малую гостиную, чтобы не попасть под сквозняк в прихожей. В руках у нее шелковый платок, в который что-то завернуто: Нарсиса принесла для хозяйки травы, которые собрала в сквере Лаборд. Их наверняка можно использовать вместо тех, какими лечат у нее на родине. Нарсисе казалось, Деспозория быстро пойдет на поправку, если приложить эти травы к ее горлу и груди.