– Да, ты прав. – Я отодвинулась от стола и встала. – Пора его немного погонять.
– Я могу сделать это для тебя, – предложил Спенс. Выслушав шумные предложения о помощи, я смутилась и поняла, что еще не готова ничего рассказать.
– Я сама, – пробормотала я. – Скоро я узнаю, есть ли причины следить за этим типом.
– Тебе решать. – Спенс нахмурился. – Только не погружайся в это дело с головой.
Похоже, это стало заметно.
Дюран получил права в двух штатах: Калифорнии и Массачусетсе. В калифорнийских правах было указано три адреса; первый в плохом районе, вероятно, он жил там в дни зеленой юности; второй адрес находился в более благополучном месте, там селились представители богемы, идущие в гору. Три переезда за двадцать лет; не слишком много.
В Массачусетсе, в Бостоне, он жил на Дистрит. На компьютерной карте я увидела, что это Южный Бостон. Действие прав закончилось, когда Дюрану исполнилось девятнадцать лет, но он их так и не обновил. Примерно в это же время он получил права в Калифорнии. В те давние времена ему выписали несколько штрафов за превышение скорости и другие мелкие нарушения – заметно больше, чем у прочих горожан. Дважды его штрафовали за неосторожную езду. Возможно, за рулем он избавлялся от избытка ярости. Один из полицейских в своем рапорте написал, что Дюран «агрессивен и не склонен к сотрудничеству». Впрочем, штрафы Дюран платил, не слишком протестуя. В те времена еще не действовали специальные программы по работе с агрессивными водителями, с них просто брали штрафы и с мстительным удовольствием значительно ухудшали условия страховки.
За год до переезда в свою нынешнюю резиденцию он перестал попадать в поле зрения дорожной полиции. Неужели начал уважать правила уличного движения? Едва ли – как показывает статистика, подобного рода наклонности обычно лишь усугубляются. Быть может, он нашел человека в дорожном суде, который помогает ему разбираться с полицией, тут я могла навести справки. Или нанял шофера.
Очень жаль. Было бы замечательно арестовать этого типа за обычное превышение скорости и найти на заднем сиденье набор париков и других улик.
Нет, он не будет так неосторожен.
Проверка первого калифорнийского адреса дала мне еще кое-что. Во время второго года пребывания там Дюран подал несколько жалоб на соседскую кошку, которая якобы очень шумела.
– Эй, Спенс, – позвала я, с трудом сдерживая смех, – ты только посмотри.
Он взял распечатку жалобы и прочитал вслух:
– «Уилбур Дюран, – здесь Спенс сделал паузу, понимая, что узнал наконец так долго скрываемое имя подозреваемого, – подает жалобу на постоянно воющего кота Эдит Грандстром, женщины пожилого возраста, которая проживает в соседней квартире. Мистер Дюран утверждает, что кот шумит и мешает ему спать, а также угрожает нормальному состоянию его разума. Полицейский Т. Л. Робинсон навестил мистера Дюрана в его квартире и убедился в том, что тот находится в состоянии крайнего возбуждения. С некоторым трудом Робинсону удалось успокоить мистера Дюрана, после чего он сказал, что не может ничего поделать, поскольку в данный момент кот не издает никаких звуков. Он посоветовал мистеру Дюрану вызвать полицию в тот момент, когда кот нарушает спокойствие, или задокументировать этот факт при помощи аудио или видеозаписи. Когда Дюран спросил, какие еще действия он может предпринять в данный момент, Робинсон ответил, что больше ничего сделать не может». – Спенс с усмешкой вернул рапорт. – Значит, жалобщик является главным подозреваемым?
Я кивнула.
– Никогда о нем не слышал.
– Считается, что он большая шишка.
– Ну, тем лучше для него. Должен сказать, что такую жалобу увидишь не часто. Похоже, он слегка чокнутый.
– И замечательный водитель. – Я протянула Спенсу распечатку штрафов. – Если хочешь помочь, можешь проверить, нет ли там чего подозрительного. Потом штрафы полностью прекратились.
– Ну, если у него есть пара извилин, он должен был с этим справиться. А ты не можешь подкинуть мне чего-нибудь поинтересней?
Мы оба рассмеялись. Без смеха в нашем деле не обойтись. Спенс ушел с листком в руках, качая головой.
Однако следующая информация была совсем не такой забавной. На сей раз жалобу на Дюрана подала Эдит Грандстром.
Кошка исчезла, ее хозяйка хотела, чтобы Дюрана арестовали.
– Мисс Грандстром?
Она осторожно приоткрыла дверь, и я увидела лишь узловатые пальцы руки. Однако она имела возможность разглядеть меня. И еще я заметила массивную цепочку и пряди седых волос.
Я показала свой полицейский значок. Она прищурилась.
– Я бы хотела поговорить с вами о вашем бывшем соседе, – сказала я.
– О котором? – У нее был высокий визгливый голос. – Они постоянно меняются.
– Об Уилбуре Дюране. Он жил здесь…
Дверь моментально распахнулась, зазвенела снимаемая цепочка.
– Заходите, детектив.
На меня обрушился запах кошачьей мочи. Я последовала за хозяйкой в гостиную, в которой царил ужасный беспорядок. Похоже, мисс Грандстром не встречала статуэток кошек, которые бы ей не нравились. Кроме того, здесь имелись настоящие кошки – только в гостиной я насчитала четыре штуки. Они сразу же стали действовать мне на нервы.
–Давно пора, – заявила мисс Грандстром. – А я все жду, когда расследование принесет плоды.
Я решила промолчать, рассчитывая, что она сама все расскажет. Так и получилось.
– Он убил моего Фарфела, я точно знаю. Кот был здоров как лошадь, и он бы никогда от меня не убежал.
Несколько секунд я не знала, как себя вести. Следует ли сказать правду? Должна ли мисс Грандстром знать, что я пришла вовсе не из-за ее кота, дело которого уже давно сдали в архив? Или мне следует подыграть ей и сделать вид, что я продолжаю расследование, чтобы она разговорилась?
– Я хочу уточнить кое-какие детали, – в конце концов сказала я.
В моих словах не было лжи, но и всей правды не прозвучало. Однако я добилась ожидаемого результата.
– Вы не могли бы напомнить, как все произошло? – спросила я. – Я понимаю, мы говорим о делах давно прошедших дней, к тому же ваше заявление принял тогда другой детектив.
У меня уже начал чесаться нос. Я не страдаю от настоящей аллергии на котов, но их присутствие оказывает неприятное действие на мой нос. Здесь их наверняка значительно больше, чем четыре; кошки подобны тараканам: на каждую, которую ты видишь, найдется еще десяток спрятавшихся. Один из котов, полосатый и ужасно толстый, уже терся о мою ногу, урча, как «роллс-ройс». Мисс Грандстром ловко схватила его за шиворот и взяла на руки.
– Ну, Борис, – заворковала она, – не мешай нам беседовать. Не всем нравятся кошки.
Она улыбнулась, чтобы дать мне возможность выказать любовь к кошкам, но я этим не воспользовалась. Однако я улыбнулась в ответ, что вполне удовлетворило мою собеседницу.
– Это было очень давно, – продолжала она. – Но если вы теряете любимое существо, забыть о нем трудно. Во всяком случае, я так устроена.
– Я вас понимаю, – сказала я. – Так, дайте подумать… – Я полистала дело и нашла распечатку с жалобами. – Перед исчезновением кота Дюран жаловался на шум.
– Это правда. Но я не понимаю, что его так рассердило, – Фарфел любил поболтать, но у него был тихий и приятный голос. Мы чудесно с ним беседовали. Конечно, он разговаривал на человеческом гораздо лучше, чем я на языке кошек.
Душевные болезни могут быть трудноуловимыми и очень коварными.
– В жалобе написано, что шум раздавался по ночам.
– Но я никогда не просыпаюсь, когда мои кошки шумят, – не сдавалась мисс Грандстром.
– Значит, вы могли просто не слышать?
– Ну, такой вариант нельзя исключать, я сплю крепко…
– А вам известно, как ваши кошки ведут себя ночью?
– Я полагаю, что по ночам они ведут себя так же, как днем.
– Вы уверены?
– Нет.
– Значит, вы не можете с уверенностью утверждать, что ночью кошки не шумят?
– Нет, если вы хотите подойти к данному вопросу формально. Однако я уверена, что Дюран все выдумал. Он почему-то меня невзлюбил.