– Кто еще полюбит меня? – всхлипывая, произнес он. – Кто будет смотреть на меня так, как смотрела ты? Ты так нужна мне, Оделин. Не оставляй меня одного.
Веки ее трепетали и глаза готовы были закрыться, словно она не могла противиться усталости, но девушка улыбнулась и ответила:
– Нет, ты не будешь всегда одинок. Ты слишком настрадался. Господь будет милостив к тебе. Ты еще встретишь прекрасную леди, которая полюбит тебя крепче и нежнее, чем люблю тебя я. И ты будешь дорожить ее любовью, как своей собственной жизнью. И даже еще больше.
– Нет, – он упрямо покачал головой. – Никогда.
– Ты не должен гнать любовь из своего сердца, когда она найдет тебя, Сенет. Ты должен сам любить и позволить любить себя, как бы трудно тебе это ни казалось. Обещай мне, что все так и будет.
– Не могу.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Это все, чего я прошу у Господа. Обещай мне, Сенет, и я умру с миром.
Сенет судорожно перевел дыхание, пытаясь успокоиться, и, вытирая рукавом слезы, по-прежнему не выпускал руки девушки из своей. Наконец он кивнул и сказал:
– Обещаю тебе, Оделин.
– Спасибо… – Она вздохнула. – Ты подарил мне счастье, Сенет. Я полюбила тебя в первую же минуту, как увидела, и так же полюбит тебя твоя будущая суженая. Это будет любовь с первого взгляда.
– Оделин… – прошептал он.
– Я так устала, – шепнула она. – Ты останешься со мной, пока я посплю?
– Да. – Он быстро моргал, прогоняя набегающие на глаза слезы. – Я посижу рядом с тобой. Разве ты не чувствуешь, что я держу тебя за руку? Поспи, и знай, что я люблю тебя. И всегда буду любить.
Она снова улыбнулась ему, и глаза ее закрылись. Сенет, склонив голову, умолк. Хьюго положил руку на плечо брата и тихо произнес:
– Пусть они побудут одни. Только Сенет должен оставаться с ней, когда душа ее покинет грешную землю.
Джастин молча кивнул и позволил брату увести себя.
Оделин похоронили два дня спустя на том же холме, где находилась могилка нерожденного ребенка Изабель и Джастина. Хьюго прочитал необходимые молитвы, соблюдая торжественный обряд, и Сенет первым бросил горсть земли в разверстую могилу. Когда все было кончено, Джастин попытался хоть как-то утешить юношу и бережно положил руку на его плечо, однако Сенет тут же сбросил его руку и резко повернулся к наставнику.
– Я хочу лишь одного – поскорее разыскать Изабель, – в бешенстве проговорил он и зашагал прочь. С тех пор как Сенет вышел из комнаты, где умерла Оделин, он твердил только об одном. Парня было не узнать: он снова стал молчаливым, как в те дни, когда впервые появился в Тальваре, но окружающие заметили в нем нечто новое. Он словно неожиданно обогнал своих друзей и оставил их далеко позади, в один день, превратившись из мальчика в мужчину. Тем не менее, дружба его с остальными воспитанниками Джастина окрепла, и верные товарищи всячески старались поддержать Сенета и оградить от каких-либо ненужных проявлений сочувствия. И теперь на некотором отдалении они следовали за Сенетом, который быстро спускался с холма. Они шли таким же широким шагом и так же молча, как и он. Джастин смотрел, как они шли, плечом к плечу, явно гордясь своей сплоченностью и дружбой и в то же время искренне разделяя горе товарища, которого постигла непоправимая утрата.
– Дай им время, – заговорил Кристиан, подходя к другу. – Несмотря на все, что им самим пришлось вынести и пережить, это непомерно тяжелый удар – узнать, каким коварным может оказаться человек, а тем более женщина.
Джастин покачал головой.
– Все дело в том, что это я разочаровал их, – ответил он. – Не знаю, смогут ли они когда-нибудь простить меня… – Он в упор посмотрел на Кристиана. – И простишь ли меня ты.
Кристиан нахмурился.
– Мы с тобой дружим уже много лет, Джастин Болдвин. Нам не следует заводить разговор о прощении. Ведь ты не знал и не мог знать, насколько коварна леди Эвелина, и не мог себе представить, что она совсем обезумела. Я вовсе не виню тебя в смерти Оделин.
– Это правда? – переспросил Джастин. – Но ведь и у тебя, и у Сенета есть все основания обвинять меня. Мне следовало взглянуть правде в глаза и прислушаться к общему мнению о леди Эвелине. Ведь она травила Изабель, она убила моего ребенка, чуть не убила Изабель, а я все это время защищал ее. – Изо всех сил, ударив себя кулаком в грудь, он повторил: – Господи, прости мне этот тяжкий грех – я защищал ее!
– Ты же ничего не знал, – твердо возразил ему сэр Кристиан.
– Я был глупцом. Она же сама во всем призналась, прежде чем бросилась с обрыва.
– Послушай, что я тебе скажу, – ворчливо продолжал Кристиан. – Ты предложил этой волчице свой кров, радушие и доброту, потому что ты человек добрый и хороший. Ты дал леди Эвелине лишь то, чем одаряешь всех, кого знаешь, – и свою жену, и воспитанников, и даже меня. И да будет так всегда! Дари ближним своим доверие, милосердие и доброту, и будем молить Господа, чтобы и другие относились к нам так, как ты относишься к ним.
– Все это звучит весьма красиво и благородно, – упрямо возразил ему Джастин, – однако я, ей-Богу, сомневаюсь, что Изабель или мои ребята смогут когда-нибудь простить меня и вновь начать доверять мне.
– Если ты действительно веришь в то, что говоришь, то ты наносишь им глубокое оскорбление, которого они вовсе не заслуживают. Да, мы с тобой знаем, что некоторое время их будут мучить гнев и боль, но никто из них не слеп сердцем до такой степени, чтобы обвинить тебя в том, что натворили леди Эвелина и ее отец. Так не трави им душу и не впадай в самоуничижение, тем самым, заставляя их через силу доказывать тебе свою преданность. Думай сейчас только о том, как разыскать жену. Если дочь сэра Майлза хоть немного похожа на своего отца, жизнь леди Изабель сейчас поистине ужасна.
– Ни о чем другом я и думать не могу, – признался другу Джастин.
– Милорд!
Они обернулись к одному из стражников, окликнувшему их.
– С востока приближается войско! – сообщил им солдат, взбегая на холм. – Отсюда все отлично видно.
Джастин и Кристиан вернулись на холм, миновали маленькое кладбище и присоединились к Хьюго, который стоял, глядя сверху вниз на дорогу, что вела в Тальвар.
– Это Хью, – спокойно сказал священник. – Мой близнец, не теряя времени, поспешил прибыть к тебе на помощь, Джастин. Посмотри, какое войско он привел с собой!
– Пожалуй, не позавидуешь тому, с кем схватился мой братец, – заметил Джастин. – Он, похоже, решил похвастать перед нами своим могуществом! – Сердце Джастина сжалось от неожиданной мысли. Если Хью когда-нибудь и мечтал доказать младшему брату, как сильно его любит, именно сейчас ему представилась великолепная возможность сделать это. – Благодарение Господу, что он прибыл так быстро. Мы выступим завтра с первыми же лучами солнца и отправим к Александру гонца с письмом, в котором сообщим, что продвигаемся на север, и укажем место встречи. Сэр Майлз едва ли ждет подобного нашествия, и это прекрасно. Он навлек на мой дом и семью столько несчастий, что теперь я чувствую себя вправе отомстить ему, и Господом Богом клянусь, что это исполню!
Глава двадцать седьмая
Прошло уже два дня с тех пор, как Изабель ела в последний раз. Два дня… Она была так голодна, что от одной мысли о еде у нее на глаза наворачивались слезы.
С трудом, шевеля онемевшими от холода пальцами, Изабель вывела последнюю строчку, подведя итог длинной колонке цифр, это заняло у нее все утро. Она положила перо на деревянный столик возле тусклой сальной свечи, которую милостиво выделил ей дядя, отодвинула тетрадь с подсчетами и откинулась на спинку стула, устало прикрыв глаза. Изабель провела взаперти в этом замке всего неделю, но уже всерьез задумалась, сколько времени сможет продержаться. Ее комната находилась на самом верху обветшавшей и растрескавшейся древней башни. Сыро, а о камине и мечтать не приходится, как и о свете и свежем воздухе. Дядя приказал забить толстой доской единственное окошко. Это, пожалуй, даже к лучшему, ведь дырявая крыша вовсю течет, когда на улице дождь, – зачем же Изабель страдать еще и от льющихся в окно потоков воды? Если к лету ей не удастся освободиться из этой проклятой Богом темницы, ей останется лишь мечтать, мечтать о солнечном свете и свежем воздухе. А сейчас она радовалась, что ее одежда остается сухой.