Многозначительно смотрю лист на просвет, задумчиво выпячиваю нижнюю губу.
Нет, что-то здесь не то! Украденные секреты не возвращают. Цель его демонстрации в другом… Похоже, Ирена просто хочет удостовериться, что документ подлинный. Значит, надо спутать ей карты! Если девочка думает, что поймала меня в «медовую ловушку» и теперь я у нее на коротком поводке, то она глубоко ошибается!
– Вынужден вас огорчить, милая! – наконец произнес я, протягивая бумагу обратно. – Это грубая фальшивка. Каждый, кто знает подписи конструкторов, определит подлог с первого взгляда. Думаю, что какие-то мошенники хотят бессовестно вас надуть…
Казалось, что женщину ударили под дых. Она даже покачнулась.
– Как?! Поддельные подписи?
– Да. И это очень легко проверить.
От уверенности и невозмутимости не осталось и следа. Она пыталась сложить листок, но бумага не поддавалась, ухоженные руки с аккуратным маникюром заметно дрожали. Зря ты влезла в это дело, милая! Шпионские игры не для женщин!
– Давай уйдем отсюда, дорогая! – я снова перешел на свойский тон. – Пойдем в кафе, посидим, поворкуем… Я слышал, что в темноте эти железные истуканы оживают! Так что лучше держаться от них подальше…
– Что? Нет, нет, тут никого нет… Я сегодня не могу в кафе…
Ей, наконец, удалось справиться с упрямым листком и водворить его обратно в карман.
– Я зайду к директору за пальто, и он отвезет меня домой. А ты минут через пять-десять выходи через главный вход. Чтобы никто ничего не подумал…
Цокот острых шпилек изрешетил многозначительную тишину рыцарского зала, прокатился к выходу, отстучал по мраморным ступенькам и растворился вдали. Наступила мертвая тишина. Только мое дыхание эхом отдавалось от кирасы курфюрста Фридриха фон дер Пфальц. Почему оно такое тяжелое? Я ведь уже успокоился…
Серые сумерки продолжали сгущаться, готовясь перейти в стадию окончательной темноты. Угловатые силуэты рыцарей, казалось, увеличились. Или стали ближе. Я почувствовал себя неуютно. Подкрадываются они ко мне, что ли? Зря я обозвал их истуканами: без веской причины никогда не следует заводить врагов… Вдруг они действительно оживают? Хотя мы материалисты и не верим в подобную чепуху! Это только пустые оболочки, неодушевленный металл…
Я прошелся вдоль строя железных фигур, всматриваясь в темные провалы открытых или зарешеченных шлемов, пытаясь заглянуть в узкие глазницы опущенных забрал.
– Ну что, брат курфюрст? – покровительственно спросил у Фридриха фон дер Пфальц.
Но фраза оборвалась – слова застряли в горле, по спине пробежал ледяной холод, и волосы встали дыбом. Я ясно ощутил присутствие другого человека и почувствовал его взгляд! Да, да – сквозь прорези в миланской стали на меня смотрели глаза того, чье тяжелое дыхание я принимал за свое собственное!
Тело оцепенело, превратившись в камень. Две статуи – каменная и железная – замерли друг против друга. Обе не двигались и не дышали. Так застывают ковбои в крутых вестернах, ожидая, когда движение одного развяжет руки другому… Тот, кто прятался в стальной оболочке, не выдержал первым и тяжело втянул воздух сквозь дыхательные отверстия шлема. Это нарушило неустойчивое равновесие: я вышел из ступора и быстро направился к выходу. Сзади отчетливо послышался лязг поднимаемого забрала. Мне показалось, что сейчас за спиной раздастся железный топот преследователя…
Можете смеяться, но я побежал!
Мимо таблички «Технический перерыв» я вылетел в следующий зал. Он был ярко освещен, пожилая служительница удивленно посмотрела сквозь круглые очки – я перешел на шаг, чувствуя себя полным идиотом. Если рассказать кому-то, как я убегал от оживших рыцарей…
Нет, это, конечно, останется тайной! Так же, как и эпизод с Иреной. Это только Джеймс Бонд трахает всех попавшихся на киноэкранном пути красоток при снисходительном понимании руководства. Но в реальной жизни неразборчивый в связях сотрудник «МИ-5» мгновенно получил бы такого пинка, что вылетел бы из красивого голубого здания на берегу Темзы, опережая свой собственный жалобный визг!
А я вполне мог бы попасть под следствие внутренней контрразведки на предмет выявления государственной измены. Ибо все, что я делаю в интересах службы, должно происходить только с санкции руководства. То, что я проделал с Иреной, при наличии санкции называется «контактом W». А при ее отсутствии – б…вом и моральным разложением.
Стрелки часов показывают ровно семь. Я провел в музее всего полтора часа, а кажется, что прошла целая вечность…
На улице окончательно стемнело. Мимо широкой дворцовой лестницы спешат по домам закончившие работу венцы. Слева в тени топчется мужчина, и, хотя лица его не видно, я знаю, что это капитан Ивлев. Он здесь не один: еще несколько сотрудников перекрывают запасные выходы. В моем прикрытии задействовано пять или шесть офицеров, а я чуть не испугался пустых железных оболочек! Нет, до «чуть не испугался» было, конечно, далеко, но неприятные чувства, несомненно, возникали, это надо признать самокритично…
В аркаде дворца тихо и проникновенно играет на скрипке Моцарта молодой парень, глаза у него закрыты, на лице отражены переживания, – он весь в мире музыки. Если он старается из-за денег, то по виду этого не скажешь.
На площади стоят фиакры, остро пахнет навозом. Кроме запаха, присутствует и его материальная основа, рассыпанная на заснеженной булыжной мостовой, всего в сотне метрах от резиденции Президента республики.
Оказывается, гигиенические лотки под хвостами есть не у всех лошадей – вот тебе и хваленый европейский порядок!
Я чувствую, что устал. Перехожу узкую улочку, захожу в старинное кафе «Гринштайдл», заказываю венские колбаски, две бутылки пива, венские булочки, венский апфельштрудель и кофе по-венски. Расслаблено осматриваюсь по сторонам. Мебель темного дерева, много зеркал, круглые мраморные столики, гнутые венские стулья, буфет с пирожными, газеты в деревянных зажимах…
Зал почти полон. Венцы и приезжие пьют кофе с пирожными. За соседним столиком две пары средних лет оживленно разговаривают, смеются, прихлебывая маленькими глотками темное пиво из высоких стаканов. Судя по всему, они отмечают какое-то событие и сидят уже не меньше часа, но никакой закуски на столе нет, а три бутылки пива опустошены только наполовину. Оставшейся выпивки им хватит на весь вечер, и это никого не удивляет: здесь не принято много заказывать. Поэтому на обильно заставленный поднос, который мне приносит полная официантка, все смотрят с удивлением.
В том числе и сильно постаревший Спартак, поднявший когда-то восстание рабов в Риме. Не сам гладиатор, разумеется, а тот, кто воплотил его образ на киноэкране. Он сидит у двери – аккуратный… нет, назвать его старичком не поворачивается язык, – аккуратный пожилой человек в костюме и галстуке. Действительно здорово похожий на Керка Дугласа. Трудно определить возраст, но очевидно он одинок и пришел сюда, чтобы побыть на людях и развеяться. Маленькая чашечка кофе с конфеткой и стаканом воды стоит пять евро. Газета и праздничная обстановка – бесплатно. Может ли его московский сверстник запросто зайти в «Пушкин», «Ваниль» или, на худой конец, в «Пирамиду», чтобы отвлечься от одиночества и приятно провести время? Вряд ли, у пожилых соотечественников совсем другие заботы…
«Керк Дуглас» отложил газету, теперь он попеременно прихлебывает кофе, воду и, как он думает, незаметно, но с явным интересом наблюдает за мной.
Я жадно расправляюсь с сочными колбасками, горячими, только из печи, булочками, в несколько глотков выпиваю одну бутылку пива и наполовину опустошаю вторую. Соседи перестают смеяться и не спускают с меня глаз. Так бы они рассматривали предающегося чревоугодию Гаргантюа. Я выпячиваю грудь: «Знай наших!»
Через несколько минут голод утолен, и я приступаю к десерту. И почти сразу «Керк Дуглас» оказывается у моего столика. Это удивительно само по себе: в Европе не принято нарушать «прайвеси».