— Узнали, Лев Ефимович? У меня для вас приятная новость есть… Какая? Ну, по телефону долго рассказывать. Приезжайте, не пожалеете. Да… Хорошо, жду после шести. Только не задерживайтесь: мне сегодня еще с одним другом встретиться надо.
Закончив телефонный разговор, Павел Романович посидел некоторое время возле письменного стола, затем прошел на кухню проверить на всякий случай свои запасы: Лев Ефимович любил неторопливый разговор под чашечку крепкого кофе и обязательно свежемолотого. Растворимых сортов не признавал. Не отказывался он и от рюмки коньяка. «Нехристь, а толк в напитках понимает, — иронично думал Павел Романович, заглядывая в кухонный шкаф и холодильник. — Ну, кофе, понятно, — мысленно рассуждал Сбитнев, — вы там с арабами рядом устроились. Все привычки их перехватили. Потому и перебираете: подавай вам только «мокко» или «робусту». А коньяк вас кто научил хлестать? Мусульмане вообще спиртное не употребляют, да и ваша религия пьянство не одобряет».
Гость пришел без опоздания: в начале седьмого вечера он уже сидел на диване и бережно перелистывал пергаментные страницы древних рукописей. Павел Романович перенес для удобства к дивану журнальный столик, выложил на него четыре фолианта, а сам ушел на кухню готовить угощение. Через несколько минут хозяин квартиры поставил на столик две чашечки с дымящимся кофе и бутылку коньяка с рюмками.
— Ну как, ознакомились? — спросил Сбитнев гостя, разливая коньяк по рюмкам.
— Насколько позволяет образование, — уклончиво ответил Юткевич, снимая очки в дорогой квадратной оправе. — Оно у меня высшее незаконченное. С третьего курса университета вышибли… За постоянные диспуты с преподавателем диалектики. Мы с ним не сошлись в оценке случайности и необходимости, — пояснил Лев Ефимович.
«За неудачный гешефт тебя вышибли, — злорадно подумал Сбитнев, — а не за диспуты. Накрыли с партией контрабанды, вот и решили от тебя избавиться». Но о своих предположениях Павел Романович предпочел промолчать.
— Не прибедняйтесь, Лев Ефимович, — присел хозяин квартиры рядом с гостем. — Вас природа таким умом наградила, что никакой институт этого не даст. Давайте лучше выпьем по рюмке, а то кофе стынет.
— Все равно обидно, — вздохнул гость, беря рюмку.
Запив коньяк несколькими глотками крепкого кофе, Лев Ефимович вернулся к прерванному разговору:
— Вот вы говорите ум… Без него не проживешь, понятно, но и без хорошего образования тоже иной раз неуютно. Это я к тому, что не смогу точно определить цену вашему товару, — кивнул Юткевич в сторону стопки книг, лежавших на столике. — Не только точно, а даже ориентировочно. Я вижу, что книги древние, дорогие, но о чем они? Может, это собрание детских сказок?
— В древности не писали детских сказок, — парировал Павел Романович. — Я сам по специальности филолог, и точно об этом знаю. В те времена это было слишком дорогим удовольствием — выписывать вручную сказки для детей. Да и кто бы им их читал? Нет, для этого существовали сказительницы. Пушкин и тот из няниного родника пил, — напомнил хозяин квартиры, вновь берясь за бутылку коньяка.
— Ну хорошо, пусть не сказки, — примирительным тоном согласился со Сбитневым гость. — Но мы с вами даже приблизительно не знаем, о чем там идет речь. Мало того: нам даже неизвестно, на каком языке они написаны.
— Как неизвестно? — обиделся Павел Романович. — На санскрите и тибетском. Я специально образцы текста одному человеку показывал. А на этих языках о чепухе в древности не писали, — заверил он гостя. — Берите коньяк, а я пойду свежего кофе налью, — поднялся Сбитнев с дивана.
Вернувшись вскоре в комнату с новыми порциями кофе, Павел Романович повел разговор в иной тональности: вместо скромного продавца, старающегося любым способом сбыть свой товар, теперь на диване рядом с гостем сидел человек, еще не решивший до конца, как ему распорядиться своим богатством.
— Ладно, Лев Ефимович, — равнодушным тоном продолжил беседу хозяин квартиры, — давайте не будем гадать, о чем в этих книгах написано. Найду я, кому их сбыть… Или у себя пока оставлю… до лучших времен. Книги, как картины: чем дольше хранятся, тем выше их цена. Мне только одно непонятно: если вы считаете, что в них собраны детские считался, зачем вы мне давали адрес Шарфиной и просили достать эти буквари? — спросил Сбитнев. Обжегшись крупным глотком горячего кофе, Павел Романович окончательно вышел из себя: — Или вы думаете, что она мне эти книги подарила, а я с вами поделюсь подарком? Мои люди рисковали, я им должен заплатить, а вы…
— Не горячитесь, Павел Романович, — попросил гость, терпеливо выслушав упреки своего собеседника. — Поймите и вы меня… Мне самому дали этот адрес и попросили достать книги. Только не четыре, которые вы мне показываете, а все, которые там будут. Все! — подчеркнул Юткевич.
— А ваш заказчик сказал, сколько там томов было? — насмешливо спросил Сбитнев. — Или он думал, что их можно в двух портфелях унести? Мои люди отобрали самые ценные на вид экземпляры, а современные брошюрки не стали брать. Или они тоже были нужны?
— Ничего он мне об этом не говорил, — тоже стал раздражаться гость, — но если попросил достать все, значит, знал, сколько их там. Дальше… Ни вы, ни я не понимаем санскрита, — раскрыл Юткевич одну из книг. — Насчет детских сказок я, конечно, перехватил, — признался он. — Но где гарантия, что эти книги посвящены какому-то одному разделу истории или науки? Может, тут только начало, введение, так сказать, а остальная часть осталась там?
Карие глаза гостя смотрели на хозяина квартиры через квадратные линзы очков насмешливо и вместе с тем строго, как бы предупреждая Сбитнева, что перед ним сидит не профан, а умный и опытный человек. Хотя и без высшего образования. И выкладывать деньги за книги только потому, что они имеют древний вид, он не собирается. Кроме того, Юткевич был уверен, что подручные хозяина квартиры забрали у Шарфиной все, что смогли унести. Раз уж они пошли на риск ограбления, то глупо было бы уходить из чужой квартиры с четырьмя книгами под мышкой. «У себя он их пока оставит, — мысленно повторил гость слова Сбитнева. — Ты хоть и филолог, а в квартире ни одного книжного шкафа нет. Валяется вон на письменном столе пара журналов с голыми девками на обложке — вот и вся твоя библиотека». Юткевич промокнул носовым платком губы, сдул с рукава дорогого серого пиджака невидимую пылинку и собрался уходить.
— Спасибо за кофе и беседу, Павел Романович, — встал он с дивана. — Мне пора идти. Да и вы, кажется, куда-то собирались? — напомнил он о предыдущем телефонном разговоре.
— Значит, ни о чем определенном мы не договоримся? — стараясь скрыть разочарование, спросил хозяин квартиры, тоже поднимаясь с места.
— Так о чем, собственно, договариваться? — удивленно вскинул широкие темные брови Юткевич. — Мне лично эти книги не нужны, вы это знаете, а заказчик ждет от меня не четыре тома. Я уже об этом говорил, чего же повторяться? Знаете, что я думаю?
— Что? — настороженно спросил Сбитнев.
— Ваши люди взяли всю библиотеку! — уверенно сказал Лев Ефимович. — Как вам и было заказано. Но вы почему-то показываете только часть ее, причем самую малую. Если вы таким образом стараетесь набить цену, то просчитались. Вы еще не знаете того человека, который ждет эти книги. Он первым обнаружил эту библиотеку и уже считает ее своей! Он даже пойдет на то, чтобы заплатить кому нужно больше, чем стоит эта коллекция, и у вас ее заберут силой. Причем — бесплатно! — жестко предупредил Юткевич. — А мы с вами останемся на бобах. Вот так!
— Не пугайте, — равнодушно отозвался хозяин квартиры. — Как можно отнять у человека то, чего он не имеет? Но в одном вы правы: я показал вам не все книги, — частично признал свою вину Павел Романович. — Не потому, что я хотел набить цену. Просто их тут нет. Люди, которые ходили на квартиру Шарфиной, отказались мне их дать, пока я им не заплачу за их труд, — едва заметно улыбнулся Сбитнев.