Я дал им свыкнуться с этим и добавил еще кое-что. Чувствовал я себя, как полный дурак, но в своей правоте был уверен на сто процентов.
– Это еще не всё. Думаю, в желудке у него ничего не будет. Ни крошки пищи, переваренной или нет. Пусто, как у новорожденного младенца, и в кишечнике то же самое. А почему? – Я снова обвел взглядом аудиторию. – Потому, что тот субъект внизу вообще не умирал. Оттого и причину смерти определить невозможно. Мало того: он никогда и не жил. Вот так. – Я снова сел на диван. – Довольны теперь?
– Да-а. – Джек выразительно кивнул. – В моей безумной голове зародилась та же идея – я просто хотел, чтобы кто-то меня поддержал.
– А ты, Бекки, что скажешь?
– Я в полном шоке… и, пожалуй, все-таки выпью. Бурбон с содовой, если можно.
Мы все улыбнулись. Джек привстал было, но Теодора сказала:
– Я сама. Всем то же самое?
Мы сказали, что да.
Теодора раздала нам стаканы, и Джек сказал:
– Мы с Теодорой тоже так думаем. Я ей ничего не говорил, между прочим. Показал покойника и предоставил самой судить, как и тебе, Майлс. Это она сравнила его с незаконченной медалью: мы видели в Вашингтоне, как их делают. Мы весь день толковали об этом и решили тебе позвонить.
– Никому больше не говорили?
– Нет.
– А полицию почему не вызвали?
– Сам не знаю. Вот ты вызвал бы?
– Нет.
– Почему же?
– Сам не знаю. Не хочется, – усмехнулся я.
– Вот то-то. – Джек поболтал кубики льда в стакане и медленно произнес: – По-моему, это не полицейское дело. Все мы понимаем, что это не просто труп. Тут что-то страшное… а что, непонятно. Я почему-то уверен, что мы можем сделать только одно, единственно правильное, а если ошибемся и угадаем неверно, случится нечто ужасное.
– Что же тут можно сделать? – спросил я.
– Не знаю. Меня разбирает позвонить президенту Соединенных Штатов, поднять по тревоге армию, ФБР, морпехов, кавалерию… вроде того. – Он юмористически покрутил головой и сразу же посерьезнел. – Мне надо, чтобы какой-нибудь правильный человек – все равно кто – осознал, как это важно, и поступил правильно, не совершив ни одной ошибки. Вся штука в том, что любой, кому я откроюсь, может оказаться неправильным и наломать дров. Полиция исключается сразу. – Тут Джек понял, что повторяется, и замолчал.
– У меня такое же чувство, – подтвердил я. – Как будто от наших действий зависит судьба всего мира. – Когда в медицине встречается трудный случай, ответ иногда приходит сам собой, ниоткуда – подсознание, скорее всего, срабатывает. – Джек, – спросил я, – какой у тебя рост?
– Пять-десять.
– Это точно?
– Да, а что?
– А в том внизу, по-твоему, сколько?
– Столько же.
– Теперь скажи, сколько весишь.
– Один стоун сорок фунтов. Как и он. Это ты точно определил, но в остальном мы как-то не очень похожи.
– Есть у вас штемпельная подушечка?
– Не помню. Есть? – спросил Джек жену.
– А что это?
– Чернильная подушка. Для штампов.
– Кажется, была где-то. – Теодора принесла подушечку, Джек достал из другого ящика лист бумаги.
Я смочил подушку чернилами, прижал к ней все пять пальцев Джека и сделал на бумаге хорошие, четкие оттиски. Потом кивнул на дверь в бильярдную и спросил:
– Вы с нами, девочки?
Девочки явно не хотели туда идти, но не хотели и одни оставаться.
– Да, идем, – сказала наконец Бекки, и Теодора тоже пошла.
Джек включил свет над столом. Абажур качнулся, я хотел поправить его и сделал только хуже из-за дрожи в руках. Амплитуда его колебаний от края стола до головы мертвеца бросала тени на лоб и создавала впечатление, что труп шевелится. Не глядя на лицо незнакомца, я прижал к подушечке пальцы его правой руки, один за другим, и оттистул их на бумаге прямо под отпечатками Джека.
У Бекки вырвался стон – думаю, мы все почувствовали то же, что и она. Одно дело строить теории, что этот человек никогда не жил, и совсем другое – получить наглядное доказательство. Это затрагивает какие-то первобытные глубины в твоем мозгу. Никаких папиллярных линий на его пальцах не было: мы видели перед собой пять густо-черных кружков. Сбившись в кружок, мы рассмотрели вблизи эти пальцы, с которых я вытер чернила: гладкие, как щечка младенца.
– Джек, – пролепетала Теодора, – меня сейчас вырвет.
Он обхватил ее и повел наверх.
– Вы верно определили, – сказал я им, вернувшись в гостиную. – Это действительно заготовка, не получившая финишной обработки.
– И что теперь делать? – спросил Джек. – Есть идеи?
– Могу предложить кое-что… но если не захотите, никто вас не упрекнет. Уж точно не я.
– Говори, мы слушаем.
Я подался вперед, упершись локтями в колени, и сказал Теодоре:
– Если сочтешь, что это тебе не по силам, лучше не надо. Вот что я предлагаю, Джек: оставьте его на столе. Ты ляжешь спать – я тебе дам снотворное, – но Теодора спать не должна. Каждый час она будет спускаться и смотреть на… на тело. Если заметишь хоть малейшую перемену, тут же беги наверх и буди Джека. Выходите оба из дома и приезжайте ко мне.
– Лучше откажись, если думаешь, что не сможешь, – сказал Джек жене.
Она потупилась, посмотрела на нас с Джеком и спросила:
– А как это может выглядеть? Перемена?
Мы промолчали, и она задала новый вопрос:
– Но Джек проснется? Я смогу его разбудить?
– Дашь пощечину, и проснется. Если станет невмоготу, буди его в любом случае. Остаток ночи можете провести у меня.
Теодора снова вперила взгляд в ковер на полу и наконец сказала:
– Думаю, что выдержу, если смогу разбудить его, когда захочу.
– А почему бы нам не остаться с ними? – спросила Бекки.
– Думаю, что не стоит. Мне кажется, в доме должны остаться только те, кто здесь живет постоянно, иначе ничего не получится. Не знаю, откуда у меня такая уверенность – просто чутье. Думаю, здесь должны остаться только Джек с Теодорой.
Джек посмотрел на Теодору и сказал:
– Ладно, попробуем.
Мы поговорили еще немного, глядя на городские огни, но всё уже было сказано. Около полуночи, когда почти все огни погасли, Белайсеки поехали с нами в город забрать машину. Высадив их на парковке, я повторил Теодоре инструкции: чуть что будить Джека и сматываться. В саквояже у меня был секонал, и я дал его Джеку, наказав принять только одну таблетку. Мы попрощались – Джек улыбнулся при этом, Теодора даже и не пыталась – и разъехались в разные стороны.
– Тут есть связь, правда, Майлс? – сказала Бекки на пути к ее дому. – Между этим… и Вилмой?
Я покосился на нее – она смотрела прямо перед собой – и бросил небрежно:
– Ты думаешь?
– Да, – просто сказала она. – Были ведь и другие случаи?
– Было несколько. – Глядя на дорогу, я поглядывал и на Бекки.
Она молчала до самого дома и только тогда сказала, все так же глядя прямо перед собой:
– Я хотела сказать тебе об этом после кино. Со вчерашнего утра у меня появилось чувство… что мой отец совсем не отец! – Выпалив это единым духом, она с ужасом посмотрела на темную веранду своего дома, закрыла лицо руками и разрыдалась.