Тот же высокий, покрытый то непроходимою тайгою, то степью берег, та же природа кругом, те же степные озерца и болота поблескивают в солнечных лучах. Но река не та. То была Тура, теперь вошли в Тавду. Быстрая, неглубокая, с каменистым руслом речонка. Берега сдвинулись, словно насупились угрюмо на незванных гостей. Кусты боярышника и таволги почти купаются в воде. Изредка зашумят, зашелестят они зловеще, и тогда, знают казаки, туча стрел вылетит из чащи. Первые выстрелы дружины, так напугавшие татар, теперь уже потеряли для них часть своей силы. Теперь хищникам они не кажутся более огнем, падающим с неба, и хотя ужасает их ружейный и пушечный залп, а все же, как будто, осмелели они, и все чаще и чаще беспокоят нападениями бесстрашных путников-удальцов.
После теплого, почти что жаркого дня, притомились казаки и рады-радешеньки были, когда послышалась желанная команда:
– На стоянку!… При-ча-ливай!…
Живо вытащили на берег челны, разложили костры, стали варить ужин, разместившись вокруг огней.
– Вот когда бы мясца похватал, ребятки, – барашка жареного аль козули… Небось, дичиной всякой тайга кишмя кишит, – послышался чей-то смакующий голос.
– Попросись на охоту у атамана, авось отпустит, – произнес другой.
– И то, пожалуй, отпустит, братцы, – вскричало несколько голосов разом. – Не больно-то охоч и сам кашу жевать, да сухари грызть аржаные. Небось, настреляем дичи, поделим на всю артель… Идем што ль проситься?… Ты бы, князенька, с нами пошел, больно к тебе атаман жалостлив. Чего хошь проси, отказу тебе не будет, – обратился молодой казак к Алеше.
Юноша в секунду был на ногах. Предложение казака как нельзя более пришлось ему по душе. Уж очень заманчивой показалась охота в тайге.
– Идем к атаману! – весело вскричал он и первый кинулся выкладывать казацкую просьбу Ермаку.
Тот ласково выслушал юношу.
– Ладно, ступайте. К вечеру, штобы только быть в стану. Да вожа прихватите, Ахметку, што ли. Не ровен час, еще заплутаетесь в лесу.
– Ладно, возьмем Ахметку, – весело согласился Алеша.
Через четверть часа, захватив с собой ручницы, во главе с татарином-проводником, они входили в лес. Тишь, таинственная прелесть и полумрак от тени исполинских елей и сосен, толстостволых берез и пихт разом очаровали охотников.
– Тута озерца малые есть. У озерец козули на водопое бывают. Разделиться нам надоть, штоб со всех сторон окружить зверя, – распоряжался Ахметка, малорослый татарин с быстрым, бегающим взглядом косо расставленных глаз.
– Не больно-то много нас. Всем-то вместях сподручнее, – заикнулся было кто-то из казаков, – а то не нагрянула бы нечисть. Того и гляди явится!
– Да, немного нас. Што десятерым-то поделать, коли их с сотню? – согласился и другой охотник.
– Коли трусите, я один пойду, – неожиданно вспыхнув проговорил Алеша, – здеся не больно-то много козуль. Почти што на опушке тайги мы.
– Нет, ты это неладное, князенька, затеял, – произнес казак постарше.
Но Алеша уже не слушал его и, вскинув ружье, чуть не бегом ринулся в чащу.
Ему недолго пришлось шагать по скользкому мху и начинающей чуть желтеть сочной траве. Вскоре тайга стала непроходимой. Могучие лиственницы и колючая хвоя так близко и тесно сплетались здесь ветвями, что только четвероногий обитатель этого густо разросшегося леса мог проникнуть под ветви дерев. Алеша отстранил несколько сучков и веток со своего пути, больно хлестнувших его по лицу, и, видя, что проход далее в вглубь немыслим, с досадой кинулся на траву под самодельный шатер пихты и стал озираться кругом. Зелень и тишь, тишь и зелень окружали его. Где-то близко, сквозь кружево листвы и иглистые ветви хвои, сверкало, серебрясь, небольшое лесное озерцо…
– Сюды должна беспременно придти лосина, али и сам бурый хозяин леса, медведь, – мысленно произнес юноша, весь загораясь от мысли потягать свои силы с далеко небезопасным четвероногим врагом, и приготовился ждать.
Минуты потянулись убийственно долго. Алеша то вынимал свою ручницу из кожаной берендейки [чехол], чтобы как-нибудь скоротать время, то снова вкладывал ее назад. Его мысли то вертелись на четвероногих обитателях тайги, то возвращались к недавнему былому, к милым голубым глазкам Танюши Строгановой, или с бешеною быстротою неслись вперед. Горячее воображение рисовало ему яркие картины. Он видел уже завоеванной Сибирь… Видел свергнутого в цепях Кучума… Видел рабынями гордых жен [у киргиз-кайсаков, как и у прочих магометан, многоженство] его и дочерей, а победную, вольную дружину на высоте ее славы…