Обстановка скудная, все необходимое для жизни одного человека, да еще немного на случай, когда заглянет кто. Комнатка с гравюрами на стенах, статуэтка бога-защитника при входе, да старый сундук, он же кровать. Посередине комнаты посреди дощатого пола – массивное кольцо, отворяющее спуск в ледник. За печкой кровати для странников, заглянувших в скромное обиталище. Он наклонился, увидев изголовье одной – похожи на домовины, столь высоки борта. Как-то непривычно.
– Надеюсь, сын божий удовлетворен местом постоя? – произнес негромко скитник. Он сидел по другую сторону массивного стола, недавно выскобленного. Чугун с пареной репой и бараниной да квас – их сегодняшний ужин. – Кушанья простые, так до вас здесь торговцы прошли, а они яствовать любят, – вздохнул Ремета.
Наемник усмехнулся. Пифарь заметил, что при всех различиях оба удивительно схожи. Один прищур, улыбка, выражение лица. Вот только сложением Ремета куда тоньше и заметно бледнее бронзовокожего Мертвеца, хотя вряд ли много слабее.
Мертвец загреб из чугуна еще репы.
– Ты вовремя проснулся, мы как раз доедаем. Присоединяйся. – Пифарь попробовал, почувствовав, что измотан, но совершенно не голоден. Извинившись, попросился отдохнуть.
– За что ж извиняться, для других гостей оставляешь, все благо, – тут же заметил Ремета. – О том и в твоих писаниях говорится.
Пифарь, собравшийся за печку, развернулся.
– Ты читал мои откровения?
– Откровениями это назвать трудно, нового ничего. И до тебя писали многие о благочестии и миролюбии, да делали ровно противное. Но ты, я вижу, другой.
– Он еще никого не убил, – уважительно произнес наемник. Скитник закивал головой.
– Это большая редкость. Взять хоть Црена-воителя. Того, что почти век назад именем царя богов Мраволев пожег. Храмовников в собор загнал, остальных в соборную библиотеку и запалил. Дескать, при новом боге-царе все равно одна только книга и надобна – его писание. Все пророки это говорят. Потому так за учеников их страшно. Верят ведь, что одна и надобна, и ничему не сомневаются. Несчастные люди. И жаль их, и страшно. Дай волю, сотворят такого кумира…
– Только не я и не мои! – резко бросил Пифарь.
– Да я ж и не спорю, напротив. Удивительный пророк ты, благолепный. Вот и от ужина в пользу брата своего отказался.
– Кого? – не понял Пифарь.
– Ты ж сам говорил, все люди братья. Ну хорошо, может, это сестра будет, но ведь и это не противоречит сказанному тобой. – Сын божий, поняв, что слов против ершистого схимника не сыщет, задернул занавесь и принялся укладываться.
– Воистину так, – ответил меж тем наемник. – Ну что, скитник, пропустим еще по кружке?
– Отчего нет, ночи здесь теплые, до ветру лишний раз пробежаться хорошо. Да и комары сошли.
Пифарь не выдержал:
– Вроде бы в лесу живешь, гостей принимаешь, всякому почтение оказываешь. Отчего зол-то на всех?
– Разве я зол? Я и беседу, и вас обоих поддерживаю всячески. Что вдвойне мне зачтется. А ради чего еще не грешить?
Пифарю долго не спалось, уж и наемник прикорнул на соседней кровати, и Ремета угомонился на сундуке, а все виделись какие-то рожи, слышались неприятные беседы, злые голоса… потом он понял: ветер гудит высоко в ветвях, стволами поскрипывая, все ближе и ближе, пророк вздрогнул и тут только понял, что все это время спал, а сейчас очнулся.
Хотя рассвет зачинался, в бору царила едва проглядываемая тьма. Мертвец собирался, позавтракав, скитника и вовсе не видно, только со двора слышались шаги да позванивание. На столе стыл знакомый чугун с репой, Пифарь присел, торопливо добирая остатки, закусил лепешкой и вышел. На крыльце едва не столкнулся с Реметой, тот нес несколько железных прутов.
– Попутчик твой сказал, уже отправляетесь, жаль. В этой глуши редко с кем словом перебросишься.
– Неудивительно, при таком-то языке. Как тебя при храме еще держат?
– Я расстрига уж четверть века. С той поры здесь и поселился.
– Но ведь Мертвец говорил… – Пифаря будто жаром из печи обдало. – Грех ведь изгнанному…
– Я сам ушел. Изверился, – скитник бросил железки на пол и повернулся. – Только плешь осталась, никак не зарастет. А монахом я себя и не величаю, так меня те зовут, кто надеется на кров и хлеб забесплатно. Остальные стараются мимо проскочить, до самой таверны. Я уж и табличку на сходе с тракта поставил, да, верно, опять сломали.
– Отчего ж у тебя скит придорожный? Кто так из храма уходит?
– Да не был он при дороге-то, далече стоял. Это как двадцать лет смыло старую пристань по весне, река опять русло сменила, новую пониже перенесли, миль на десять, к тому городку, где она ныне. Купцы, что с них, они и дорогу напрямик прорубили, да только у кого товар попортится, у кого сторож исчезнет. И раньше похожее случалось, но только дорога новая с годами стала страхами обрастать.