— А что за Гуннар, и что у него за судно?
— Да корыто такое, полусамодельное. Большая лодка, только для угля и предназначена. Тонн на двадцать. Один человек на ней. Получше этого скота, но тоже… Ружьё у него, гладкоствол.
— А сами за что сидите?
— Так русские мы. Нежелательный элемент. Неграждане, баллы социальной значимости не начисляются. О, чапает Гуннар, слышишь?
Точно, над рекой угадывалось негромкое тарахтение мотора. Из того, что узнал, ничего яснее не стало.
— Мужики, я побежал. Встречу этого… как его, Гуннара, тогда поговорим.
Заскочил на «свою» территорию, быстро сбежал к воде, прыгнул в лодку и завел её за куст рядом. Блин, там неудобно, ноги намочил, пока выходил. Метнулся наверх, на реке уже показался нос какого-то корыта, угловатого, широкого и плоского.
Забежал в дом. Сандра молодец, нашла керосинку, разожгла и делает кофе. Толстый, раскисший и какой-то обиженный, недоумённо на неё пялится…
— Рот без команды откроешь — пришибу. И для значимости слов простимулировал стволом по ребрам. Он сник ещё больше…
— Что там? — спросила скво.
— Потом. Сейчас гостей встречать будем. Выйдешь на улицу, встанешь так, чтобы тебя не видно было. Пистолет наготове держи. — Продублировал на всякий случай руками. Поняла вроде.
Лодка уже подползла к причалу, и бородатый мужик лет сорока с ружьём в руке, привязав её, озирался по сторонам. Крикнув пару раз "Томас!" и добавив какие-то ещё слова на незнакомом языке, зашагал к дому. Я в это время демонстративно клацал предохранителем Манлихера, поглядывая на толстого. Тот, надувшись, уставился в пол.
— Томас, ты старый пьянь! — заявил вновь прибывший, открывая дверь. Ага, независимость — она такая. А когда между собой поговорить, так нужен язык межнационального общения, без него никуда. Видимо, не литовец. После чего получил прикладом в живот и рухнул на пол. Вариант, как в песне — может мы обидели кого-то зря, сбросив пару лишних мегатонн… ещё и обоссался. Расстегнул ремень, и, вытащив его из брюк, скручиваю и этому руки. Как-то очень мне не понравилась ситуация, когда русский уравнивается с пленным. Потащил этого подальше от двери, и тут…
Этот дрыщ откуда мог взяться-то? Время в такие моменты если не останавливается, то течёт очень и очень медленно. Ты всё видишь очень отчётливо и соображаешь, как в нормальной жизни, но движение вокруг становится медленным-медленным, и сам какой-то ватный, хочешь что-то сделать, а руки и ноги как не твои, и еле шевелятся. Если воспроизвести цепочку мыслей и действий в тот момент, то звучало бы это примерно так:
— Дурак старый, нюх совсем потерял, не проверил и не убедился… в дверях стоит мелкий белобрысый тип с острыми чертами лица, неприятного такого вида, крысиного, злого, и тянется к кобуре… карабин возле стены, не успеваю… он уже пистолет достал, а я только в перекат собираюсь уйти, но не успеваю…. Не успеваю… Вижу, как поднимается ствол… Ба-бах… Чего же так громко…
Голова мелкого аж взрывается, выплескивая фонтан из крови и мозгов, а его швыряет на меня. На крыльце стоит Сандра, и из ствола её пистолета тянется дымок. Глаза расширенные, лицо становится белым, наклоняется на перила и её начинает выворачивать.
Время вошло в нормальную скорость, перекатился, подхватил Манлихер и от души отоварил прикладом дёрнувшегося было толстого. Взгляд вокруг — контроль не требуется, минут на пятнадцать тела вышли из этой реальности точно. Если организмы крепкие. А камуфло-то у трупика козырное, современное, «нешуршайка», бешеных денег небось стоит. Не рядовой состав, однозначно. Подобрал пистолет, глянул в окно — никого больше. Выскочил на крыльцо.
— Андро… Ты живой, я живой. Хорошо. — Стоит бледная, видно, что хреново ей.
— Ты умничка. Только обожди ещё немножко. Пожалуйста. — Рванул вниз, добежал до угольной лодки. Жуткий самопал, но на воде держится. Движок издевательски маломощный — что-то шведское дизельное, аж тридцать сил. На маркировке так, если правильно понял. Добежал до сарая лагеря. Все там, ждут, чем война кончится.
— Юрий Николаевич! Вы кто по званию?
— Капитаном увольнялся.
— Товарищ капитан, построить личный состав!
— Да бесполезно, они же ничего не понимают.
— Да? Ща. — Далее, как говорит наш кинематограф, следует непереводимый набор слов. Но все поняли, что характерно. Потому что, не дай Бог, иначе п…ц. Объявляю: власть поменялась! Теперь все делают то, что я говорю. Кто не согласен — может идти… далеко. Но не факт, что идти получится долго. Я же говорил, что могу на любом языке объясниться жестами.