— Скво, я вижу там свет. Пойдём туда?
Сандра открыла глаза, улыбнулась:
— Пойдём, нас ждут.
В лесу то появлялся, то пропадал за деревьями неяркий жёлтый огонёк. Вскоре стало понятно, что свет — в окошке, а окошко принадлежит избушке. Вышли на поляну — Сандра такого прежде не видела, а Андро обрадовался:
— Здесь живёт кто-то из наших, из России, из той России, точно!
Невысокий деревянный заборчик с калиткой, за калиткой, во дворе — две берёзки и рябина. Дорожка к крыльцу. У крыльца — лавочка…
Вдруг истошно заорал петух! Они от неожиданности аж присели — оба. Потом расхохотались, и тут дверь открылась, и на крыльцо вышла бабушка:
— Ну что стоите, заходите, раз пришли…
В избушке пахло… русским духом. Печкой, свежим хлебом, и ещё чем-то таким… неопределённым, чем пахнет в русских избах — везде, хоть на севере России, хоть на юге.
Сандра посмотрела на Андро: у него по щеке скатилась слеза.
— Што, сынок, тоже не по своей воле здесь?
— А кто здесь по своей? Андрей. Это Сандра.
— Бабманя я. Да вижу, сынок, что тебе-то я в бабки ещё не гожусь, но как звали дома, так и зовусь. А ну-ка, на дворе самовар поспел, давай его сюда! Я-то сама не таскаю, но раз гость такой — принеси. И унеси потом.
У Бабмани и пирожки были наготове, и варенье разное.
— А похоже, что вы нас и правда ждали, — Андро засмеялся и искоса взглянул на Сандру. И увидел, что Сандра неотрывно смотрит на Бабманю, не моргает даже…
— Ждала. Девочку ждала, вот эту. Анечку.
— Почему Анечку? Она же…
— Ладно, с ней-то можно словами не разговаривать, а тебе рассказывать придётся.
Скажи, девочка, ты когда-нибудь умирала?
— Умирала? Нет. Я и не болела никогда.
— А кто твои родители?
— Я их не помню. Они погибли в автокатастрофе. Мне рассказывали, что меня, маленькую, тогда через заднее окно выкинуло…
— И ты не пыталась узнать, кем они были, какими?
— Ннеет… — Сандра смутилась.
— Смотри, — это уже к Андро, — это она говорит, не я. А теперь я расскажу.
Дня за два до той вашей катастрофы совсем в другом месте, в другой стране, случилась другая автокатастрофа. И в ней погибла моя дочка Анечка. Ей было 23 года. Я расскажу о ней, ты, девонька, про себя многое поймёшь.
В общем, тело-то её сильно пострадало, и душа, как ни старалась, обратно войти не смогла. Но и уходить совсем не хотела, — стала искать другое пристанище. Но ничего подходящего поблизости не нашла, умиравшие молодыми оставляли совсем неживые тела. Хотя там, — Бабманя показала пальцем вверх — расстояний-то нет. И увидела она совсем маленькую девочку. Тельце своё, целёхонькое, она от удара покинула, но ещё не ушла, и родители были рядом… Вот Аня рядом полетала, не хотела чужое-то занимать, но увидела, что девочка уходит вместе с родителями.
И заняла её тельце. Только пришлось ей начинать жить сначала, оказалось, что ещё и в Италии. А я с тех пор, как потеряла и мужа, и дочку, стала видеть (есть у нас такое в роду)… И знала, что дочка моя — жива, хоть и далеко, а муж ушёл своим путём, как положено.
Надо вам сказать, Анечка была «папина дочка» — а папа был… шофёр, нет, автомобилист, в общем. Был автогонщиком и даже, было дело, автоугонщиком, ездил на всём, что движется, работал водителем на «скорой», а потом в милиции, с операми за бандюками гонялся… Анечка выросла, можно сказать, в гараже. Болты и гайки — любимые игрушки, соседи по гаражу — лучшие друзья, баловали её, дарили ей кукол — но гайки ей нравились больше. От неё, как от заправского шоферюги, постоянно пахло бензином и маслом. За руль отец посадил её, как только она смогла доставать до педалей, любимая книжка с картинками — билеты по ПДД. Она и ещё до школы все ответы знала. Журнал «За рулём» — от корки до корки…
А ещё Аня знала, когда отцу лучше никуда не ехать. Пару раз он её не послушал, маленькую ещё, ну и попадал… а потом, если Аня говорила — «нет», он откладывал поездку, пока она не давала «добро».
Я сначала переживала, что дочка у меня растёт не по-девичьи, а потом даже понравилось: самостоятельная, руки на месте, голова тоже, в голове — машины, а не мальчики. Училась легко, институт закончила — автодорожный, конечно.