- Моментик был там крутой… - признался Орлов.
- Все вспомнили, все передумали в эти минуты, наверное? - спросила Надя.
- Нет, - покачал головой Логинов. - В жизни это не так. Думаешь только о том, как спасти лодку, как увести лодку. Все этому подчинено. Только пришло в голову: «Вот мы тут погибнем, а товарищи в базе так и не узнают, что мы сделали и как погибли»… И от этого еще сильнее захотелось вывести корабль, и вывели… Но опасность еще не миновала. Из «Чулка» мы вырвались, к вам в фиорд пришли в темноте… Немцы и потеряли нас… А сейчас уже поднялось солнце… Над морем наверняка целыми стаями «юнкерсы» рыщут. Шутка сказать, такого крейсера, как «Принц Рупрехт», враги лишились! У нас на пути еще могут быть встречи.
- Еще бы… - печально промолвила Надя. Она была подавлена несчастьем с Евсеевым, но Логинову показалось, что это вызвано его предупреждением об опасности.
- Но теперь пройдем, - принялся он утешать девушку. - В открытом море всегда пройдем, чтобы там ни было… От самолетов на глубины спрячемся, а если миноносцы - тогда так…
Посмеиваясь, он показал рукой зигзаг.
- Немец глубинную бомбу - сюда, мы - туда. Он - туда, мы - сюда. «Сорок лет по этому делу!» Так что не расстраивайтесь, ежели что. Без этого редкий поход бывает. Такая профессия…
- Я не расстроюсь, - слабо улыбаясь, пообещала Надя.
Она отошла в сторону. Обернувшись незаметно для Евсеева, попыталась знаками привлечь внимание Плескача.
- Куда ты ушла, Надя?.. - настороженно спросил раненый.
- Я здесь, Аркадий…
Девушка вернулась.
Сахаджиев молча поглаживал друга по руке.
- Ну, как? - тепло спросил Евсеев. - Закончил подарок Лене?..
- Уже немного осталось… Хочешь, покажу? - с готовностью, желая развлечь друга, предложил штурман.
- Покажи, - согласился старпом.
Штурман быстро принес сверток и достал пару туфелек.
- Вот исполним с ней вальс!.. - восторженно сказал он. - Помнишь, как в зале Революции, в училище!..
Каблучки из бакаута. Немного тяжеловаты, но зато сносу не будет…
- Да? - устало улыбаясь, сказал Евсеев. И, поморщившись от боли, закрыл глаза.
- Нехорошо тебе, Аркадий? - встревожился штурман. И, не ожидая ответа, завернул туфли и спрятал сверток.
- Как глупо меня ранили, - открывая глаза, с усилием произнес Евсеев.
- А ты поправляйся! Слова-то не сдержал! Помнишь, обещал после победы лезгинку вокруг перископа протанцевать.
- Кажется, не протанцую, Жора. Другое слово я, может быть, действительно, сдержу.
- Это какое?
- Помру вот. Помру - и унесу с собой твою туфельную тайну…
- Остришь все! - упрекнул друга Сахаджиев.
- Не разводи панихиды, старпом, - посоветовал Орлов.
- Он больше не будет, - сказала Надя.
- Я не ною, Дядя Надя, - рассудительно заговорил раненый. - Просто чувствую - это конец! И ты это знаешь - тоже чувствую. Вдруг не успею высказаться. Вот и говорю. Расскажешь потом Наташе все, как было. Пусть никаких трауров не устраивает, никакого вдовства - я этого терпеть не могу! Пусть замуж выходит, найдется и другой парень - не хуже. Будет плакать - скажи ей: если бы она умерла - я бы обязательно женился. Так и скажи!..
- Что ты говоришь такое, Аркадий! - рассердилась Надя.
- Желаю ей счастья - вот и все. Думаешь, мне не хочется жить? Очень хочется! Хочется снова увидеть солнце и море, леса и реки… Очень хорошо мне было с Наташей. Спасибо ей. Скажи об этом, Дядя Надя…
Голос Евсеева прервался.
Надя взяла руку раненого и начала считать пульс.
- Сейчас впрыснем тебе, что надо, пульс станет другой - сразу приободришься, - сказала Надя, оставляя руку и отходя к шкафчику за медикаментами.
Плескач быстро последовал за ней.
- В самом деле плохо? - шёпотом спросил он.
- Очень, - глотая слезы, шепнула Надя. - Не могла же я при нем. Мне так трудно говорить… Я не думала, что он сам все поймет…