Чуть не обезумевший от очередной напасти, что на него сыпались с полдня как по чьему сглазу, Тарасий взвыл и бросившись к толстяку бомбардиру, главному среди орудийной службы, приказал тому: «Следи за мной — где остановлюсь и укажу жестами, там и враг! В ту сторону, куда буду махать и указывать и дашь следующий залп!»
И не слушая уже, бормочущего себе под нос что это всё чепуха, толстяка — Тарасий в отчаянии бросился ближе к схватке, что бы на этот раз не допустить новой ошибки, за которую его могли повесить в столице, если ему удастся как сбежать прочь, из этого проклятущего сражения.
Остановишись в полусотне шагов от ближайших сражающихся людей, Тарасий всмотрелся в сплошное месиво из пыли и бегающих с воплями в ней людей, наконец узнал стяги одного из отрядов еретиков, за которым ранее наблюдал во время своих выездов на разведку и довольный, обернувшись к оставленным на возвышении бомбардирам, начал указывать им в сторону чуть левее от себя, показывая на людей что дрались под флагом с изображением равноразделённого огромного пирога, из которого, вместо начинки — сыпались золотые монеты и миниатюрные замки прямо в выставленные руки, невидимых, на стяге, людей.
Толстяк бомбардир показал что он всё понял и скомандовал своим людям дать повторный залп…
Однако вместо всего этого, вначале, с оглушающим грохотом взорвался брошенный без внимания, в спешке, при перезарядке, бочонок с порохом — прямо возле телеги с уложенными в ряд пятью короткими бомбардами, а вслед этому, ещё два взрыва, почти сразу за первым — накрыли огромным белёсо-серым облаком, установленные недавно на позиции орудия имперцев.
Кто то забыл в спешке, при срочной при перезарядке серпентин, плотно затворить бочонок с порохом, ещё кто пронёс близко с порохом огонь, и всё: батарея под командованием смешного толстяка в берете и полосатых штанах — взорвалась. Вместе с людьми её обслуживающими и самими орудиями, уже подготовленными для нового залпа.
С минуту Тарасий стоял как вкопанный, не веря открывшемуся ему зрелищу, потом суетливо забегал, взвыл и понёсся мимо лагеря к лесу. Он уже не думал обороняться, разве что бежать куда глаза глядят, от всех напастей сегодняшнего распроклятущего дня. Далеко и быстро — что бы не нашли ни свои ни враги, иначе будет больно…
— Наш лагерь под обстрелом! — взвыли многими голосами увидевшие взрыв батареи толстяка канонира имперцы. — Они штурмуют уже сам лагерь! Надо бежать! Скорее, прочь!!!
Никто уже не разбирал, под обстрелом еретиков имперский лагерь или его захватили, сама возможность что еретики так быстро к нему пробились и устроили взрывы, на его границе, приводила в дрожь самых смелых из числа сторонников империи и они, вслед отрядам провинциальных вице королей и императорской гвардии, старались как можно скорее пробиться на главную дорогу, что бы далее отступать в составе какого большого отряда, что сможет за себя постоять, если еретики «честных» продолжат и ночью их атаковать, при свете Луны, из засад.
В самом лагере, прислуга при шатрах знати и бывшая при лошадях тоже запаниковала и решив что это «честные» начали обстрел уже самого лагеря, своей, нежданно обнаружившейся, артиллерией — стала в ужасе и великой спешке покидать укрепления.
Множество конюхов и лакеев, служек и поваров, куртизанок и жонглёров — бывших до этого времени за оградой из частокола и повозок внутри имперского лагеря, сейчас прорывались где только могли, что бы оказаться вне его и присоединялись к бегущей на главную дорогу армии.
Подобное привело лишь к новой волне страха и воплей, так как бегущие бойцы имперцы решили что их атакуют, захватившие имперский лагерь «честные», ибо выскочившая из лагеря прислуга была одета «крайне своеобразно», словно городские шуты и бегущие имперские солдаты хаотично стали метаться из стороны в сторону, словно бы находящиеся между молотом и наковальней: слева, в их понимании — находились сбегающие с холма еретики, справа — захватившие лагерь они же и лишь впереди была спасительная Главная дорога и остатки армии, с которыми вместе можно прорываться далее, прочь от этих несчастливых мест.
Люди толкались и затаптывали до смерти упавших, ломая им рёбра или позвоночник. Почти всех кавалеристов оказавшихся вблизи человеческого потока, в основном офицеров — сбили с лошадей и забивали древками оружия до смерти.
Странный обстрел с тыла императорской гвардии и мощный подрыв мины в самом лагере, как орали об этом бегущие солдаты друг другу — окончательно морально добили и так сломленную армию империи.