— Господа Кавказцы, милости прошу выпить и закусить чем Бог послал, обратился к нам полковник после обычного представления.
А Бог послал ему все, о чем мы только могли мечтать, грызя свои окаменелые сухари… В кибитке полковника мы перезнакомились с его офицерами, — тоже в чембарах, с оригинальными сартовскими шашками через плечо. Как и надо было ожидать оказался обширный материал для возбуждения любопытства обеих сторон, и взаимные расспросы не прекращались до самого нашего отъезда…
На той же площадке стояли кибитки маркитанта, ловкого малого с Волги. Куда забрался, подумаешь, в погоне за наживой!.. К нему присоединились какие-то туземцы с сушеными фруктами, — образовался базар… Пока мы завтракали у начальника гарнизона, сюда нахлынули наши казаки и конно-иррегулярцы и жадно накинулись на лакомства, в особенности на сушеные дыни…
Хивинский оазис, говорят, славится во всей Средней Азии необыкновенно крупными, ароматическими и сладкими дынями с ломким оранжевым мясом. Они ростут здесь в изобилии и в известную пору года питают почти все население ханства. Хивинцы весьма искусно сохраняют дыни в течение почти десяти месяцев посредством подвешивания в [159] прохладных местах, и кроме того они сушат их. В начале осени дыни разрезаются на длинные ломти и после просушки на солнце свиваются в канаты, которые поступают на рынки и расходятся по всем окружающим степям. В таком виде дыня уже не подвергается порче и вследствие испарения водяных частей приобретает необыкновенную сладость; но благодаря небрежному хранению к ней прилипает такая масса шерсти и всякой грязи, что надо быть крайне небрезгливым, чтобы полакомиться теми канатами, которые мы видели на кунградском базаре…
— А это вы видели? спросил меня вдруг казачий офицер, с которым я обходил базар.
Он указал на толпу солдат, которые с лопатами в руках копошились над чем-то недалеко от городского вала.
— Нет… что это они делают?
— Видите влево от солдат чернеют на земле как будто грядки?
— Ну…
— Это лежат одиннадцать обезглавленных трупов: одного офицера и десяти матросов Аральской флотилии… Солдаты копают для них одну общую могилу…
Дело вот в чем:
Одновременно с приближением наших отрядов к хивинским пределам, суда Аральской [160] флотилии вступили в устье Аму-Дарьи и, согласно общему плану экспедиции, должны были подыматься вверх по реке, соображаясь с движением сухопутных войск. Верстах в десяти от устья, пароходы Перовский и Самарканд, с баржами на буксире, прошли под ядрами хивинской крепостцы Ак-кала, причем были ранены несколько матросов и сам начальник флотилии, капитан 2-го ранга Ситников; но дальнейшее движение вверх оказалось невозможным, так как Хивинцы преградили главные рукава Аму, на высоте Кунграда и ниже, восемью обширными плотинами, имеющими, говорят, не менее десяти сажен ширины. Остановившись в виду этих препятствий, капитан Ситников узнал от явившегося к нему Киргиза Утатилау, что русский отряд уже подступает к Кунграду, и для того, чтобы войти с ним в связь решился послать на берег команду матросов при штурманском офицере, вызвавшемся добровольно на это рискованное предприятие. Утатилау взял на себя провести команду к генералу Веревкину, и на первом же ночлеге в ауле, сговорился с жителями, перерезал спящих моряков и с одиннадцатью головами бежал к Хивинскому хану.
Это обстоятельство, полагают, также не мало способствовало бегству кунградского населения, которое опасалось заслуженного возмездия Русских.
Для обнаженных и обезображенных тел этих несчастных жертв нового азиатского вероломства рыли в Кунграде ту братскую могилу, на которую [161] указывал мне казачий офицер. Я было направился туда, но меня остановил тот же собеседник.
— Не советую, сказал он, — тела разложились так сильно, что близко невозможно подойти, да и интересного ничего нет: Киргизы сняли с них все платье, так что труп офицера могли отличить только по одной ноге, на которой случайно сохранился тонкий, окровавленный носок.
Да и некогда было: нам уже подали лошадей, и мы спешили, чтобы к ночи настигнуть Оренбургский отряд. [162]