На сей раз, войдя в квартиру, он почувствовал, что тишина проснулась, и отправился на кухню готовить завтрак. Положил в масленку свежее масло, нарезал тонкими ломтиками хлеб и ветчину, вскипятил чайник, разложил овощи и сыр. Тут он почувствовал, что она встала, оделась и вышла в коридор, но все равно, когда оглянулся и увидел ее, дрогнул и замер от неожиданности. Ему почудилось, что она знает, как он стоял на фундаментном выступе и целовал взглядом ее руку.
— Доброе утро, — сказала она, а он молчал и улыбался, глядя на нее. Она пожала плечами и сказала, что пойдет умываться.
— Доброе утро! — крикнул он, когда она уже щелкнула замком в ванной. В ответ полилась вода.
Впереди был еще целый день, но ему жалко было каждой минуты этого уходящего утра.
— Как же мне все-таки называть тебя? — спросил он, когда они уже сидели за столом и завтракали.
— Ума не приложу, — сказала она, откусывая сыру.
— Хочешь, я буду звать тебя Верой? Это имя мне дорого.
— А кто это — Вера?
— Так звали самую красивую женщину моего детства.
— Ты, наверное, был в нее влюблен.
— Не знаю.
— Был-был! Мальчишки все влюбляются в красивых взрослых женщин. Это была твоя родственница или соседка?
— Она умерла, — вдруг сказал он и затем только добавил, отвечая на вопрос: — Соседка. Мама моего приятеля.
— Умерла?
— Да, к сожалению. Она была удивительная красавица. Но ты гораздо красивее ее.
— Значит, я тоже умру?
— Нет! Ты не умрешь. Никогда.
Он побледнел. Она заметила и потому сказала весело:
— Какое сегодня яркое солнце. Как я люблю такие утра! Ладно, пусть будет Вера. Мне нравится.
— Отлично. Куда пойдем сегодня?
— Я бы хотела на море.
— Да, — он усмехнулся, — Москва, конечно, порт пяти морей. На которое из пяти?
— На Коралловое, — сказала она и вдруг загрустила.
— Могу предложить Серебряный бор, — предложил он.
— А поближе ничего нет?
— Есть Профсоюзный пруд.
— Нет, уж лучше Серебряный бор.
И они поехали в Серебряный бор. В Серебряном бору было неуютно — суббота, много народу. У нее не оказалось купальника, и он купался один. Плавая, стал приставать к какой-то девушке, чтоб та продала за 50 рублей свой купальник, но девушка с возмущением фыркнула:
— Обнаглел!
И поплыла быстрыми саженками. Плывя в сторону другой девушки, он спохватился, что «Вера» вряд ли станет надевать на себя чей-то чужой купальник.
Потом он выпросил за пять рублей лодку у каких-то спасателей, и они немного покатались на лодке.
— У тебя красивый загар, — сказала она. — А плаваешь ты не очень хорошо, по-мальчишески как-то. Тебе надо заниматься плаванием, тогда у тебя распрямится фигура. Ты не куришь?
— Бросил.
— Давно?
— С шестнадцати лет.
— Потрясающе. А девушек когда научился соблазнять?
— До сих пор не умею.
— Это точно. Я видела.
— Что?
— Как та от тебя шарахнулась. К которой ты, купаясь, приставал. Видела-видела.
Она засмеялась.
— Знаешь что, — вдруг сказал он, вспомнив о чем-то. — Поехали.
— Куда?
— Не спрашивай. Поедем, не пожалеешь.
Они вернули спасателям лодку и покинули Серебряный бор. Сначала заехали на улицу Горького и пообедали в ресторане «Центральный». Он заказал десертного вина и выпил два бокала, а она отпила только два глотка. От жары, от волнения, от вина — от всего вместе он опьянел. Когда они вышли из ресторана, было уже четыре часа, и жара начала медленно отходить. В висках у него стучало. Он видел, что ей никуда не хочется идти, что она мрачнеет и мрачнеет с каждой минутой все больше. На улице Герцена она сказала, что хочет поехать домой.
— Пойми, это для меня очень дорого. Я только тебе!.. Только тебе!..
У дверей музея их не хотела впускать старушенция.
— Через двадцать минут закрываем! — возмущалась она.
Сгорая от стыда, он сунул старухе три рубля. Она впустила их, но ужасно оскорбилась и сказала:
— Молодые, а такие нахальные!
Девушка чуть не плакала от досады, но он, не замечая этого, повел ее сразу к чучелу нестора-каки.
— Вот он, — показал он. — Это Стручков. Тот самый, что жил в моей клетке. Вернее, не тот самый, а копия. Оригинал покоится на Горошкинском кладбище под Москвой.
— Пойдем отсюда, — сказала она. — Здесь так неприятно. Эти чучела… Хуже, чем в зоопарке. Пойдем. Фу-ты, мозг лебедя! Ну зачем же надо мозг лебедя! Если уж что-то красиво, так им уж надо тут же наизнанку вывернуть. Пойдем, Павлик, прошу тебя!