Так было и с тучами. Небо уж совсем почернело, и уж молнии пыхали тут и там, и дождь уже висел на волоске, но никак не трогался с места небесный затор. До часу ночи люди не ложились спать, ожидая разрешения небесной беременности. Я подходил к окну и видел, как в сухом неподвижном воздухе вспыхивают молнии и как в доме напротив светится половина окон. В нашей с матерью комнате моя пьяная мать Анфиса бормотала во сне:
— Мне плесни самую малость… Ну что ты не бьешь?.. Замахнулся, так бей!.. Ну ты чего надулся-то?..
Можно было подумать, что она разговаривает с нависшим дождем. Мне стало жутко, и я побрел в бабкину комнату. Там сладостно улыбался во сне Юра, и на подушку из его улыбки вытекал прозрачный, пузыристый сироп. Горел свет, и прямоугольник окна чернел особенной чернотой. Моя бабка, Анна Феоктистовна, сидела в углу под образами, и в руке у нее тоже был черный прямоугольник, с одной стороны которого под шестиконечным крестом было написано: НОВЫЙ ЗАВѢТЪ, а с другой стороны: ДЛЯ РУССКАГО НАРОДА. 3 КОП. Она читала из этого прямоугольника полушепотом, и от усердия губы ее шевелились очень подвижно. Стояла такая плотная предгрозовая тишина, что отчетливо слышались вышептываемые бабкой слова:
— И отверзся храм божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии, и голоса, и громы, и землетрясения, и великий град. И явилось на небе великое знамение…
Заметив меня, бабка на минуту отвлеклась, спросила:
— Тебе чего? Страшно, что ли, Алешка? Конец света настается, внучек. Небо, вона, ажнт до земли достает пятками. Иди, спи, младенчик, без тебя все решится.
От бабки мне тоже стало жутко, и я вернулся в комнату моей пьяной матери. Она молчала. В окне мелькали злые белки молний. Гробовое молчание матери в эту минуту оказалось страшнее ее недавних нервных вскрикиваний и пророчеств бабки. Полежав в постели минут десять, я не выдержал и вернулся к бабкиному шептанию, но не вошел в комнату, а стоял в двери и смотрел в щелочку. Бабка увлеклась и шептала почти в полный голос:
— И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуйя! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель…
Очевидно, она всерьез готовилась и готовила нас, спящих, пьяных и боящихся, к аудиенции у господа бога. Я вспомнил о том, что я пионер и атеист, и для этого презрительно хмыкнул, но легче мне не стало. Я пошел на кухню, открыл форточку и высунул в небо лицо. В тот миг в небе громко заурчало, будто в утробе неба гулял исполинский голод. Молния чиркнула у самых моих глаз яркой спичкой, явно желая меня по-мальчишески напугать. Я не испугался, но инстинктивно убрал лицо из неба. Вспышка молнии на секунду озарила страшные бицепсы туч, и я увидел, как мощно они навалились на крыши домов, царапаясь об антенны и углы. Интересно, подумал я, успеет ли наступить конец света до утра, и что делать, если он вот прямо сейчас обвалится — успеем ли мы выскочить из дому, и как быть с пьяной матерью? Но с другой стороны, какой может быть разговор о конце света, если никакого света нет, а есть черная ночь, страшный, нависший мрак, и до света еще часов пять, не меньше.
Я пошел послушать, что скажет на это бабкин шепот. Бабка уже вовсе не шептала, а читала вслух с выражением:
— Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь, ей, гряди, господи Иисусе! Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами Аминь.
Она аккуратно закрыла черный прямоугольник ДЛЯ РУССКАГО НАРОДА, перекрестилась, глядя с надеждой на образа, и затем с наслаждением зевнула:
— О-о-ох-хо-хо!
Ее добротный, уверенный зевок успокоил меня, и мне тоже захотелось зевнуть.
— Ох-хо-хо! — зевнул я и отправился в постель.
Мне приснилось великое знамение на небе в виде огромного черного прямоугольника, вызвавшего во мне панический ужас. Я бежал от него по улицам, но невозможно было спастись, он видел меня, в какой бы проулок я ни вильнул; я весь был в его власти, и, сколько ни бежал, не мог сдвинуться ни на шаг.
Вдруг ударило.
Так сильно, что меня встряхнуло в постели. Я вскочил.
Навалившись на оконное стекло, на улице сплетались в безумный, шумный хаос, кишмя кишели стремительными потоками жирные, длинные удавы. По ним стреляло. Гремели взрывы, вдогонку которым разверзались ослепительные пасти молний.