— Ты что ее — у Смирнова стырил? — спросил я.
— У Смирнова, — признался Рашид и покраснел. — Только ты смотри, молчок. Клятву дал.
— Да я и так молчок, — сказал я, возвращая Рашиду финку.
— Немецкая финка, — сказал Рашид, любуясь лезвием. — Видишь, тут на лезвии написано по-немецки: «Готт мит унс». Я у Эпенсюля спросил, что это такое, он не знает. Спросил у Лукича, на бумажке ему написал, он у своей матери узнал — это, оказывается, означает «С нами бог». Понял?
— Понял, — сказал я.
— Эх, клевая финка! — рыкнул Рашид и с размаху полоснул лезвием по отрывному календарю. Острейшее лезвие, как бритвой, срезало верхний листок, и он полетел на пол, унося на себе исчезающую дату того дня — «1974. 1 июня. Международный день защиты детей».
Через год нашли кости моей матери Анфисы, и угроза, что она вернется, исчезла. Я очень любил свою мать, и мне было жалко ее, что так нелепо прогорела и погасла ее жизнь. Она, как и любой другой человек, не заслужила такого. Но я не хотел, чтобы она оставалась жива и продолжала пить. Честное слово, не хотел.
В том же году умер старый дворник Махмуд Хабибулин. Он лежал в гробу без очков, и я подумал, что мертвым надо сохранять тот вид, к которому все привыкли на земле. Без очков с дужками, связанными ботиночным шнурком, без забавного бантика на лысом затылке это был не дворник Махмуд, а какой-то другой, торжественно безликий человечек.
Потом Рашида взяли в армию, и мне пришлось все-таки пойти в третий подъезд. На его проводах я поинтересовался, где финка. Оказалось, Рашид спрятал ее в надежном месте, и когда вернется, откопает.
— Рашид, — сказал охмелевший Дранейчик, — а помнишь, ты нам про боженьку всё байки сочинял. И вот мы теперь тебя уже в армию провожаем.
— Фиг-два я вам сочинял, — сказал, смеясь, Рашид. — Я все из книжки вам говорил. У меня книжка такая есть. Хотите, я вам оставлю, прочтете. Сейчас, разыщу только.
Он нашел и дал нам ту книжку. Это была «Забавная библия» Лео Таксиля. Пока Рашид служил в армии, мы все по очереди ее читали, но Рашидовых сказок в ней не нашли. Это оказалась скучнейшая и пошленькая книжонка, в то время как Рашидовы вариации на ее темы веселили нас когда-то безбожно.
В тот год, когда сожитель Файки Фуфайки Гришка совершил свой мифический полет, Рашид вернулся из армии и откопал смирновскую финку, которая уже, возможно, имела опыт хождения под ребра.
Вскоре и меня забрали в армию, и в короткие часы отбоя я иногда вспоминал о Рашиде и думал, а вдруг в эту самую минуту он втыкает нож в дядю Сафара. Я писал ему письма, и он раз пять написал мне, но очень коротко, и только одна фраза была настораживающей: «Скорее бы уж Анька выходила замуж и переезжала жить к мужу». Вернувшись, я увидел, как все изменилось, и понял, как я изменился. Только мой брат Юра остался такой же, какой был два года назад.
— Алеша, — сказал он, увидев меня. — Приехал.
А больше всех изменилась Рашидова мама, тетя Зульфия. Это оказалась уже совсем некрасивая, пожилая женщина с напуганным взглядом. У нее обвисли веки, щеки и подбородок. Анька же превратилась в настоящую красавицу. Рашид тоже был хорош собой. Он работал официантом в кафе «Луч» на Новозаветной улице, прямо напротив церкви Иоанна Богослова, основного места жизнедеятельности Монашки. Один раз мы заходили к нему с Дранейчиком поужинать. Сначала все было хорошо, и Рашид в белом пиджаке, белой рубашке и с синей бабочкой играл нам настоящего официанта, но потом там кто-то подрался, Рашид полез разнимать, и ему залили вином белый пиджак. Больше я к нему не ходил — в год возвращения из армии я поступил в институт на вечерку, все свободное время заполнилось учебой и чтением, ведь я так мало читал и учился в детстве. Поэтому с ребятами я уже общался гораздо меньше, да и у них теперь была другая жизнь, другие друзья. И если я даже встречался иногда с Рашидом, этих встреч совсем не хватало для откровенного разговора, мне и неловко было спрашивать, как там ведет себя Рашидов отец.
И вот, в позапрошлом году, который начался с пожара у Расплетаевых, Рашид зарезал своего отца, Сафара Хабибулина. Поздно вечером я вернулся из института, и моя бабка сказала:
— Говорят, Рашид отца зарезал.
— Когда?!
— Вот только что, час назад ко мне Арина приходила и сказала.
— Какая Арина?
— Да с ихнего подъезда, ты не знаешь, она недавно живет у нас.
— Как же он?
— Зарезал-то? Дак как же ж? Пырнул ножом-то, да и все. А сам убег кудай-то.
— Насмерть?
— Неизвестно. Отвезли в больницу. Может, уж окочурился.
— Вот черт! — сказал я. — Хоть бы не окочурился!