— Скоро, Алешка, — ответил он. — Не робей, мы еще повоюем, поживем! Голубей-то заведешь, когда вырастешь?
— Заведу, — заулыбался я.
— То-то, давай заводи, — сказал он, — а я тебе тогда от своих отделю парочку.
Бабушку Катюшу и впрямь очень скоро выписали, и она уже была бодрая, веселая, будто не было никакой операции.
— А что мне теперь отдыхать? — говорила она. — Я и так хорошо в больнице отдохнула.
А вот тете Вере Кардашовой становилось все хуже и хуже, и в августе она умерла, потому что у нее оказался рак. Когда ее хоронили, со всех домов нашего двора сошелся народ, и никто не мог поверить, что умерла тетя Вера, самая красивая во всей округе женщина, так и не нашедшая себе подходящего мужа. Старый Типун уговорил бабушку Катюшу на похороны не ходить, потому что боялся, как бы ей не стало плохо. И сам сидел с ней дома, хотя в окна они все равно все слышали, и бабушке Катюше все равно стало плохо.
Когда тетю Веру понесли в похоронный автобус, я вдруг вспомнил про голубей и побежал к голубятне. Я знал, как отвязывать шнур, потому что Типун водил меня один раз в голубятню показывать маленьких голубчиков. Отвязав шнур, я дернул, и ворота распахнулись. Голуби, привыкшие, что это делает только их хозяин, сначала растерялись и не знали, что им делать, и я даже расстроился, подумав, что они так и останутся в голубятне и тетя Вера не увидит их в последний раз. Но вот первый, самый смелый голубь выпорхнул наружу и пошел в небо, за ним другой, третий, а дальше вся стая трепетной волной выплеснулась в небо и поплыла по голубому небу белоснежным живым облачком.
На поминки старый Типун и бабушка Катюша пришли. Их сын Юрий, только что вернувшийся из плаванья, тоже был, а внуки — Любка Не-влезай-убьет и девчоночий Женя отдыхали в пионерлагере. Невестка Типуновых, Светлана, для тех поминок готовила стол, бегала по квартире Кардашовых в фартуке и распоряжалась, где кому сесть. И всего она наготовила так вкусно, что только бы еще повод к этому застолью был радостный.
— Спасибо вам, Светлана Николаевна, огромное спасибо, — сказал ей Сашка Кардашов.
— Ты, Сашуль, держись. Крепись, будь мужчиной, — сказала ему Светлана. А потом я услышал, как Юрий сказал ей на кухне раздраженным голосом:
— Не было у меня с ней ничего, можешь ты это понять или нет, наконец! Клянусь тебе. Хочешь, вот я палец себе отрублю, чтоб ты только поверила?
— Ну не было, так не было, я верю. Бедная Верочка. Помянули мы ее вроде бы хорошо, — сказала жена мужу, а моя бабка, Анна Феоктистовна, потянула нас с матерью домой, потому что моя мать Анфиса уже хватила лишку и выпытывала у бабы Клавы Кардашовой:
— Теть Клав, а где Верка-то? Верка-то где?
В том же году, только в конце декабря, не стало Веселого Павлика, и типуновские голуби лишились его атаманского свиста. Погибла моя мать Анфиса, умер Костя Человек, а голуби были живы, их чистые белые крылья устремлялись в небо, радовали тех, кому еще долго предстояло жить на свете, и тех, кому скоро пора было уходить назад.
А май уходил и снова возвращался. Всякий раз в нем обнаруживалось что-то новое, какая-нибудь не замеченная раньше черточка, и всякий раз в честь этого гремели салюты, светилась иллюминация, исполняла свой гимн хоровая капелла птиц, гремели грозы и вырастали цветы.
По смерти Павлика мне через некоторое время достался его попугай Роджер, а старому Типуну его аккордеон. Вернее, аккордеон достался не Типуну, а красному уголку ЖЭКа, но Типун чаще других пользовался этим инструментом. Играл он хорошо, вдумчиво и толково. Особенно здорово у него получалось танго «Рио-Рита» и «Ла палома бьянка» — солнечные отблески эпохи его довоенной молодости. Стариков Типуновых стали приглашать на окрестные свадьбы, и Типун охотно соглашался. Они ходили вместе, он играл, она сидела рядом, а когда уставала, то говорила:
— Пойдем, Вася?
— Пойдем, Катюша, — соглашался он.
С некоторых пор я стал обращать внимание на то, что типуновские голуби и попугай Веселого Павлика связаны друг с другом. По крайней мере, Роджер всегда, как Юра, чуял их полет, и если Юра срывался и бежал смотреть, то попугай вопил что-нибудь невразумительное, раскрывал веера своих черных крыльев и начинал ими отчаянно хлопать, создавая в комнате ветер. И покуда в вольном небе летали белые голуби, в металлической клетке создавал себе иллюзию полета черный попугай Роджер.
Я закончил школу, и одновременно со мной мой ровесник, девчоночный Женя. Он так и остался девчоночным, только из девочки превратился в застенчивую девушку. Сразу после школы он поступил на физико-математический факультет МГУ и приступил к непосредственному исполнению пророчеств моей бабки. А Любка Не-влезай-убьет вопреки своей натуре и монументально разросшемуся во все стороны телу вышла замуж, и старый Типун загодя к ее свадьбе разучил на аккордеоне несколько современных мелодий — «Арлекино», «Все могут короли», «Хабл-бабл» и тому подобное. Через две недели после свадьбы Любки я отбыл в армию, и на проводы попросил прийти старого Типуна, чтобы сыграть мне старые довоенные танго. Он с удовольствием выполнил мою просьбу, а напоследок исполнил марш «Прощание славянки».