«Эмтэ» не отслеживал сексуальные действия, по крайне мере пока. Можно было и вздрочнуть, и даже сексом заняться, если без свидетелей, и останется это незамеченным. В конце концов, общество не запрещало делать детей. Правда, мини-терминалы на запястьях могли фиксировать то, что человек рисует, чтобы отследить создание эротического контента, но вот что касается остального, здесь ещё сохранялась некоторая вольница.
«Так-так», – подумал Дима, чувствуя рост энтузиазма в душе́.
Ведь он потому мечтал попасть в этот мир, что были в нём весьма необычные и привлекательные для него личности, с которыми имелись перспективы нехило замутить.
«А какое сегодня число?»
Молодой человек увидел мобильник Танукичи и, взяв его в руки, включил экран. Надписи оказались опять же на японском, но читались они легко:
«Шестое апреля, две тысячи тридцать четвёртого года, – прочёл он и нахмурился. – То есть я уже во втором семестре? Это сколько ж времени от поступления в «Токиоку» прошло? Почему тогда в этой папке лежат результаты вступительных экзаменов, как будто я получил их совсем недавно?»
Однако чуть позже в памяти его всплыла занятная информация. Оказывается, в Японии учебный год начинался не первого сентября, а шестого апреля. То есть сегодня как раз был первый учебный день.
«Уф, – мысленно выдохнул Дима. – Всё интересное ещё впереди. А кроме того, похоже, что знания Танукичи в моём полном распоряжении, как и мои собственные. Значит, не пропаду».
В своём мире молодой человек не только закончил уже школу, но учился в Университете на четвёртом курсе. Ему было двадцать два года.
«Так, а когда занятия начинаются? Кажись, в восемь тридцать утра. А сколько времени сейчас?»
Дима снова посмотрел на мобильник и увидел на его экране «семь часов тридцать две минуты».
«Пора собираться, а то опоздаю. Надо ведь ещё путь узнать и сколько он времени займёт…»
В памяти услужливо всплыла необходимая информация: и станции метро, и маршрут движения, и даже продолжительность пути. Академия располагалась не очень далеко, поездка могла занять чуть более пятнадцати минут. Но поспешить всё же стоило. А ещё неплохо было бы успеть позавтракать.
* * *
Дима ехал в вагоне метро в форме академии, включавшей в себя светло-серый пиджак с чёрными отворотами и воротничком, чёрные брюки, белую рубашку и красный галстук. Но́ги парня облачены были в белые с чёрными полосками и зелёным носком кроссовки. Он смотрел в окно поезда и улыбался.
Ду́шу приятно грело и щемило от скорой встречи.
«Сегодня я увижу мою милую Анечку, – думал Дима со сладким предвкушением. – М-м-м, и не только её».
Училась в «Токиоке» и ещё одна девушка, занимавшая мысли молодого человека. Некое чудо с зелёными волосами, бесстрастной манерой речи и весьма интересной манией, от которой довольная улыбочка так и просилась парню на лицо.
«Хёка Фува, – подумал Дима, чуть ли не мурлыкая от предвкушения. – Ох, похоже, жить здесь будет весело. Если действовать с умом».
А действовать он собирался продуманно; правда, от маячащих перспектив так и подмывало наворотить глупостей.
«Не-не, надо быть очень осторожным, – одёрнул себя Дима, – чтобы ненароком за решётку не угодить. А то обидно будет оказаться в малиннике, но по глупости своей лишиться всей малины».
Ощущение тяжёлого взгляда справа заставило парня посмотреть через плечо, и он невольно вздрогнул. Метрах в пяти от него возле выхода из вагона стоял здоровенный парень со зверским лицом, чем-то напоминающим морду гориллы, и пялился на него, раздувая ноздри и двигая желваками.
Похоже, что он был чем-то разозлён, причём гнев его имел конкретную направленность на Танукичи. Это определённо вызывало мандраж и даже пугало, но Дима, зная события аниме, был в курсе, что́ там за мужик стои́т и почему он бесится.
«Райки, – вспомнил Дима имя этого человека. – Райки Горики».
В аниме Танукичи называл этого парня Горики-сэмпай, и был тот учеником третьего курса академии, членом студсовета, а по совместительству казначеем и секретарём. Райки испытывал влюблённость к Анне Нишикиномии, президенту студсовета, от которой тащился как Дима, так и сам Окума. Однако Горики не мог этого знать, потому что лично не был знако́м с Танукичи и не ведал о его чувствах к Анне. Злость его была вызвана тем, что он видел в новичке возмутителя спокойствия академии и считал его потенциальной угрозой для внутренней дисциплины. Дело в том, что Танукичи был сыном известного эро-террориста Дзэндзюро Окумы, поэтому Райки справедливо предположил, что новичок поступил в его любимую академию исключительно для того, чтобы чинить беспорядки.