Высоко поднялись на гору и у одного обрыва прилепи отдохнуть. Обрыв отвесный, образовал нечто вроде глубокого котла.
Стали наши экскурсанты закусывать. И Мурзилка поел, попил, а потом давай по площадке скакать взад, вперед.
Разогнал, не удержался да через край обрыва - так и загремел вниз…
Вскочили ребята.
- Ай, ай, ай!.. Мурзилка сквозь землю провалился!..
Петька в голос кричит:
- Батя, батя, пропал Мурзилка!
А Мурзилка - живехонек, только попал он, как в ловушку. Кругом - крутые стены; как ни бьется собака, вылезти не может. Скачет, подпрыгивает, визжит, лает:
- «Ах, выручите! Ах, выручите!..»
Веревку с петлей спустить,- удавишь Мурзилку. А иначе никак не достать. Как тут быть?
Ребята столпились на краю обрыва, судят, рядят между собой.
А там-спрыгнул в яму Мишка, за Мишкой - Гришка, за Гришкой - Ванька, за Ванькой -
Ганька, за Ганькой - Федька, за Федькой - Петька,
Герасим Кузьмич, отец Петькин, всполошился
- Ах, ах, убьются ребята!
Разве так можно? Да как они теперь оттуда вылезут?.. Вот собака негодная! Каких хлопот надела та!
А ребята уже сговорились.
Пошептались, и стал внизу у стены Мишка, на Мишку - Гришка, на Гришку - Ванька, на Ваньку -Ганька, на Ганьку - Федька, на Федьку - Петька.
Петька аккурат до края достал. Тут Мишка Мурзилку за шиворот схватил да Гришке дает. Гришка - Ваньке, Ванька - Ганьке, Ганька - Федьке, Федька - Петьке, - а Петька и пустил его на полянку.
Потом Герасим Кузьмич Петьку вытащил, за ним - Федьку, за Федькой Ганьку, за Ганькой Ваньку. А остальным ребятам веревку бросили да так их и подняли одного за другим.
Заложил уши Мурзилка назад, хвост между ног опустил и мечется по площадке, как сумасшедший, от радости и лает, визжит:
- «Спасли Мурзилку! Ай, ай!»…
14. МУРЗИЛКА - БАНДИТ
На беду, наших экскурсантов ночь застала на горе. Приготовились ложиться спать.
А ночь Теплая, душная, - да уж и темная же, - хоть глаз выколи, - ничего не видать.
Мурзилка лежит, - язычище высунул, дышит часто-часто….
Лежит около корзины; из корзины торчит что-то. А Мурзилке охота что-нибудь грызть, зубы поточить…
Давай со скуки грызть. Грызет, грызет что-то твердое, скользкое, завязанное веревочкой.
Вдруг - бах!.. - и ударило что-то Мурзилке в нос, и хлынуло на него потоком.
Взвизгнул Мурзилка, залаял. Отскочил, было, в сторону. В корзине тихо стало, - а сердце у Мурзилки злобой горит. Бросился на корзину, зубами ее схватил, давай тормошить туда-сюда… «Не стреляйся, не бей, мол, Мурзилку по носу, не обливай его!..»
Зазвенело что-то в корзинке и пошло стрелять: «Бах да бах!.. Бах да бах!..»
Свету не взвидел Мурзилка, отбежал далеко я взвыл во весь голос…
Спросонья экскурсанты приподнялись:
- Батюшки!.. Стреляют никак…
- Слышали?.. Стреляют!.. И собака жалобно воет… Неладно что-то!.. Уж не бандиты ли?..
Ползком собрались в кучу, притихли, ждут, что будет.
Нет, тихо все. Только жалобно лает вдали Мурзилка.
Полает-полает, прислушается и опять лаять начнет…
Всю ночь кое-как спали. Утром чем свет поднялись. Герасим Кузьмич огляделся - и плюнул даже.
- Это что ж!.. Десять бутылок квасу с собой взяли,- и все-то перелопались. На. поди!.. А мы спросонок думали - бандит!..
Что хохоту было… Только Мурзилке - не по себе: вся шерсть у него слиплась, в войлок свалялась, как его квасом обдало…
Уж он облизывался-облизывался - со всех сторон. Ничего не выходит.
Хорошо, что Петька догадался облить его из чайника водой. Так легче стало. А то - беда!..
15. МУРЗИЛКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Очень был занят Мурзилка новой жизнью на берегу моря и ни на что другое внимания не «обращал. А как-то поглядел на Петькиного отца и узнать его не может.
То худой был, бледный, - а теперь лицо красное, борода лопатой, да ведь толстый какой стал!..
Глянул на Петьку, и тот - совсем кубарь, поперек себя шире.
А тут заведующий домом отдыха идет.
Петькин отец - к нему:
- Ну, - говорит, - спасибо, товарищ, - вот как вы нас здесь поправили, - что меня, что Петьку…
Заведующий улыбается только:
- Я больше вас рад, что вы такие стали. Когда вы приехали сюда, жалко было смотреть на вас.
А Петькин отец ему говорит:
- В жизнь свою не думал в море купаться. Туг ведь, бывало, все богачи да купцы утешались, а теперь, на-поди, простому рабочему - и такое, можно сказать, удовлетворение.