— Танк, — ответил Хасан. — Место и время?
— О, если вашу решимость и мужество украшает и чувство юмора, это меняет дело. Я отменяю свой вызов и приглашаю вас на чашку кофе. С разрешения Гали, разумеется.
— Приглашение принимается, — ответил Хасан с легким поклоном.
— Моя супруга умеет готовить отличнейший кофе. Впрочем, вы, кажется, об этом узнали несколько раньше, чем я.
— Приходи, Хасанчик, пожалуйста, — сказала светлокудрая.
— Непременно приду.
На карьере приезду Хасана громче всех радовался неувядаемый Митрофаныч. Он сперва крепко обнял парня и по-русски трижды расцеловал. Потом, обхватив Хасана за плечи, восторженно повторял: «Молодец! Молодец! Ну посмотрите на него — богатырь! Рыцарь! И все потому, что танкист», — он наконец повернулся к остальным ребятам и оглядел их всех:
— Говорил я вам? Ведь говорил же: Дадашев не посрамит нас. Не опозорит нас Дадашев. Более того — прославит. Замечательный танкист! Гвардеец! Спасибо, сынок. Обрадовал. Жива, значит, боевая танкистская традиция, преемственность поколений. Порядок, стало быть, в танковых частях. — Митрофаныч был до того возбужден, что не соизмерял силы своих ударов по плечу и по спине Хасана увесистой своей десницей. Хасан от каждого удара слегка приседал, но мужественно улыбался. Наконец, бывалый воин успокоился, отдышался, смахнул ладонью слезу в уголке глаза.
— Спасибо, сынок. Теперь нашему стариковскому брату можно, наверное, и на покой. Ты нам, Дадашев, потом поподробнее доложишь о службе, об армейских делах, как там нынешние танкисты. А сейчас ты только одно мне скажи, одну тайну открой: здорово обогнали новые машины мою родную «тридцатьчетверку»?
— Тут, Митрофаныч, нет никакой тайны. Насчет танкистов не скажу, а машины совсем не те.
— Да и танкисты, брат, наверное, тоже не те, — с грустинкой заметил Митрофаныч. — Шутка ли! Мы-то, малограмотные ребята, на самых коротких курсах танки осваивали. А теперь что ни танкист, то ученый. Ясное дело, машины современные немалых знаний требуют.
— Еще как требуют, Митрофаныч! — сказал Хасан ему в тон. — Без нужных знаний в современный танк не влезай, заблудишься среди сложнейших приборов.
— Еще одну тайну. Нас-то хоть вспоминал? Только по-честному.
— Вспоминал, Митрофаныч. А если по-честному, и вовсе не забывал. Разве это возможно? — с полушутливой обидой сказал Хасан.
— Это хорошо. А мы тут, ты и сам скоро увидишь, тоже не бездельничали. Добрались до самой сердцевины. До основного рудного тела. А это вдохновило наше большое московское начальство, и мы теперь имеем технику, какая раньше нам и не снилась. Это же какое чудо — стодвадцатитонные грузовики! Жизнь стала интересная — умирать не надо. Вот сядешь на стодвадцатитонник и сам узнаешь. В общем, в добрый путь, парень! Крепче за баранку... — вконец растроганный Митрофаныч вдруг деловито повернулся и зашагал в свой конторский домик.
«И ВОТ ОПЯТЬ ЯВИЛАСЬ ТЫ...»
Подспудно, в глубине сознания, Хасан чувствовал, что эта встреча рано или поздно, но обязательно состоится и, возможно, сыграет в его судьбе немалую роль. И все же она, эта встреча, оказалась совершенно неожиданной из-за того, что произошла гораздо раньше, чем он думал.
До начала рабочего дня было еще далеко. По улице совсем недавно прошли поливальные машины. Воздух был насыщен прохладным ароматом цветов и молодой листвы. Чугунная ограда стадиона отбрасывала на тротуар черные полосы теней, отчего Хасану казалось, что он шагает по косой ажурной решетке.
Девушка, шедшая навстречу, вдруг остановилась десятка за три шагов от Хасана, словно ее напугало возможное столкновение с юношей. Почему-то он и сам замедлил шаг. Но не остановился. Девушка, казалось, теперь стояла и ждала, когда Хасан сам подойдет к ней.
Не сразу узнал Хасан в стройной, с современной прической и с сумочкой на длинном ремне, в голубом спортивного покроя костюме девушке ту, с которой учился в школе, с которой были связаны долгое детство и недолгая юность с ее пылкой мальчишеской влюбленностью.
— Ай-ай-ай, Дадашев! Как это можно не узнавать своих односельчанок да еще и одноклассниц? — засмеялась Зухра, откинув назад волосы.
— Шайтан меня дери, неужели это она? Верить ли мне глазам своим? Скорей назови мне свое имя, луноподобная. А то, может, мои глаза, ослепленные твоим сиянием, ошибаются?
— Ты не ошибся, о славный воин, и вполне можешь поверить своим глазам. Это я — солнцеподобная и луноликая, зовут меня, как и прежде, Зухрой, имевшей счастье десять лет учиться вместе с тобой и имеющей несчастье быть тобой забытой.