— Зухра, как ты изменилась! Я даже растерян и изумлен.
— Чему изумляться? У нынешней женщины ум стал длиннее, а волосы короче. Покинула я отчий дом, чем взбудоражила не только родной двор, но и близлежащие, бросила прежнее доходное ремесло, живу не в богатом доме, а в скромном общежитии. Работаю на заводе, без пяти минут мастер... Вот и весь перечень перемен в моей жизни. Теперь, попробуй, скажи, что я не блестящий образец эмансипированной горянки.
— Да, эмансипированная! Теперь ты совсем не похожа на ту, которая тосковала в золотой клетке. Не та, которая пыталась мне доказать, что жизнь — это не жизнь, а сплошные разочарования и страдания, — Хасан зачарованно смотрел на свою бывшую одноклассницу и качал головой.
— Да, друг мой, разбита золотая клетка и принесена в жертву богине свободы. Поверишь, но после той встречи у родника я перво-наперво выплакалась всласть, потом хорошенько подумала, а потом стукнула, как ты учил, кулаком по столу. Порядком перепуганные родители пытались до смерти перепугать и меня, но ничего у них не вышло. Сейчас утешают себя тем, что здесь имеются наши более или менее близкие родственники, которым велено строго следить за каждым моим шагом, за малейшими отклонениями моей моральной кардиограммы. Сам понимаешь, жить под неусыпным оком — штука унизительная, но с родичами я нашла общий язык. Они меня хорошо поняли и потому поручили мне самой следить за собой.
— Умные и современные родичи. Ты что, спешишь?
— Да, Хасанчик, мне уже пора. Обычно я хожу на работу пешком. Полезный моцион. А теперь поеду автобусом. Мы еще встретимся, поговорим. Ну, пока. Извини за болтливость. Я давно столько не говорила. До встречи...
— До свидания, Зухра! Мы обязательно будем встречаться. Как же иначе!.. — Последней фразы девушка, видимо, не расслышала. Да и Хасан ее сказал совсем негромко.
Она села в автобус. А Хасан смотрел вслед, словно в этом автобусе удалялось, чтобы никогда не возвращаться, его сладкозвучное детство. Хасан улыбнулся, опять покачал головой и, застгнув молнию на куртке, зашагал в сторону станции «канатки».
Все как было. Красный вагончик. Его призывный звонок. Старые и новые друзья. Скупые жесты приветствий. И то деревце на скале, на семи ветрах, и близкое солнце высоты.
Огромный самосвал чуть вздрогнул и сдвинулся с места. Разворачиваясь, Хасан услышал знакомый голос Заура.
— Хасан, эти юнцы стали дышать нам в затылок! Покажем этим самоуверенным акселератам, что нас не так-то легко переплюнуть. Поднажмем, брат мой, сотворим лишний рейс, и этого будет на сегодня достаточно.
— Я вас понял, уважаемый коллега. Дышать себе в затылок не дадим...
Каждое утро Хасан встречал Зухру у входа на стадион.
— А были бы мы настолько точны, если бы назначали здесь свидания? — задумчиво сказал Хасан.
— Каждый раз на этом месте я сверяю часы. У танкистов насчет точности, наверное, очень строго.
— Как нигде, — ответил Хасан. — Но и раньше на мою неточность не жаловались.
— Это хорошо. Наверное, хорошо...
— А я, хоть и тороплюсь на работу, увидев тебя, говорю себе: «Не спеши, Дадашев».
— А я бы посоветовала все же немного и поспешить, — лукаво заметила Зухра и, взмахнув сумочкой, помчалась, не оборачиваясь, к автобусной остановке.
— Да, пожалуй, — пробормотал Хасан, глядя ей вслед. — Не поспешишь — можешь и опоздать.
Чего только не вмещал его день с раннего утра и до позднего вечера: радости, огорчения, часы особо напряженной работы... Но одна радость была постоянной, ее он подсознательно ощущал каждый час и каждую минуту. Утро начиналось с того, что он встречал у стадиона Зухру... Он ловил себя на том, что еще издалека начинал искать ее взглядом. Он уже привык к этим встречам, как к чему-то необходимому и неизбежному, как само утро.
— Салам, Зухра!
— Привет, Дадашев!
— Как наше самочувствие?
— Отличное! Какое может быть еще!
Она удалялась, не оглядываясь, как та мальчишеская любовь, давняя и невозвратимая... Но почему обязательно невозвратимая?! Хасан теперь часто вспоминал выпускной вечер и опять качал головой.
— Привет, Хасан!
— Привет!
— Что такой грустный, словно горец, у которого последний ишак свалился в пропасть?
— Слишком длинное сравнение, Заур.
— Так в чем же дело?
— Грустно, потому что невесело.
— Все ясно! — безапелляционно решил Заур.
— Что ясно? Объяснил бы и мне.
— Влюбился, парень. Прими мое сочувствие. И пожелание удачи.
В один из дней она не явилась. Хасан стоял и ждал, время от времени поглядывая на часы. Но ее не было видно ни вблизи, ни вдали. Он вздохнул и заторопился на станцию.