День как день. Но он, этот день, был все же ущербный. Потому что не встретил ее. Он смотрел на быстро меняющуюся панораму за ветровым стеклом и перебирал возможные причины. «Может, приболела. Бывает же. Могла пойти на работу пораньше. Поручение какое общественное. Стенгазета, например. Или я опоздал... Ведь намекала же. Спешить, говорила, надо».
Ни в обеденный перерыв, ни во время пятиминутки в диспетчерской, ни в минуту передышки под экскаватором Хасан не мог уйти от тревожных чувств, которые преследовали его настойчиво и постоянно.
День тянулся мучительно долго. Дольше обычного скользил по канату вагончик и медленно, очень медленно поднимался город навстречу.
Не поужинав и не переодевшись, Хасан помчался в другой конец города, в женское общежитие.
— А кем вы Зухре доводитесь? — жестяным голосом спросила дежурная.
— Я ей... это, мы односельчане, — проговорил Хасан в сильном волнении.
— Ой умора! Держите меня! — вдруг развеселилась дежурная и обернулась к подруге, которая сидела поодаль на диване и вязала шапочку. — Господи, каких только басен не слыхала, но это... «Односельчане». А точнее, молодой человек? — сурово спросила она.
— Ну, ее возлюбленный. Теперь ясно?! — возмутился Хасан.
У дежурной округлились глаза, как у той кассирши, на которую направили револьвер. И у подруги выпали из рук спицы, а лицо в недоумении вытянулось.
— Как ее зовут, говорите? — шепотом спросила дежурная.
— Зухра. Я уже говорил — Зухра. А что вы на меня смотрите, как на тигра, выпущенного из клетки?
— Да это та, что вчера... — негромко подсказала подруга.
— Ах, вот вы о ком, товарищ возлюбленный. Она лежит в больнице. Ну, не бледнейте! Не в роддоме, в хирургии. Вчера она оступилась на лестнице и упала. Маленькое сотрясение. Врачи сказали, ничего опасного. Но полежать немного придется. Э‑эй, я же говорю, ничего страшного! Не бегите сломя голову!
Но Хасан уже был на улице.
— Чудной какой-то, — сказала дежурная.
— Наверное, любит. Видишь, помчался стрелой. А это бывает — возлюбленный, он любит безу-у-умно!
— Говорят, бывает, — неуверенно подтвердила дежурная. — Но этого типа я вижу впервые. Может, врет он все? Зухру я хорошо знаю. Нет у нее никого, а этот точно соврал. Чтобы это... заинтриговать.
— А зачем?
— Откуда я знаю? Когда человек влюбляется, он становится не совсем нормальным. Вот и городит в это время всякую чушь.
— Наверное, так, — вздохнула подружка дежурной, — но заметь, слово-то какое нежное — возлюбленный.
— Дура ты нежная...
В больнице Хасану дали белый халат и попросили долго не задерживаться. Пять минут, не больше.
Зухра лежала с перевязанной головой. Лицо ее было бледным, на лбу мелкая испарина.
Когда Хасан нежно погладил ей руку, она открыла глаза. Слабо улыбнулась, задержала руку Хасана.
— Как же это так, Зухра? — прошептал Хасан.
Девушка пошевелила сухими губами, но ничего не сказала.
— Ей сейчас только покой нужен, — сказал врач, потрогав лоб больной. — Сотрясение небольшое. А ушиб заживет быстро. Так что не волнуйтесь, молодой человек. Через недельку ваша девушка пойдет домой.
— А ты, солнцеликая, держись, — сказал Хасан, снова погладив ее руку. — Не переживай, будь джигитом. Я буду приходить к тебе каждый день. Хорошо? Мы ведь еще не успели обсудить одной важной темы. Ты меня понимаешь?
— Понимает, понимает, — сказал врач и взял Хасана под руку.
Зухра снова улыбнулась. На этот раз и щеки слегка порозовели.
Вернувшись домой, Хасан увидел на столе два письма. Одно было из Москвы, от Азрета. Другое — из Сибири, от Махмута. Почерк Махмута не изменился: буквы были похожи на их хозяина, такие же толстые, расплывчатые и бесхарактерные. Но, прочитав письмо, Хасан убедился, что его добродушный друг, кажется, изменился сам. Да и на фотографии, которая выпала из конверта, он выглядел возмужавшим, уверенным: смотрел этаким молодым Бонапартом.
Письмо Азрета было адресовано Мурадину, поэтому Хасан повертел конверт в руках и положил на стол. «Все пишем, старички, все пишем. Писатели», — пробормотал Хасан изречение, услышанное им в автобусе во время темпераментной дискуссии между кондуктором и пенсионером-контролером.
«Пишем, пишем...», — повторил Хасан и взял лист чистой бумаги. Он всегда мучился, начиная письмо. Всем под копирку не начнешь, а каждый раз придумывать новое начало было для Хасана делом нелегким. И тогда он решил ничего особенно не изобретать, а начать прямо с обращения: