«Дорогая Эрика! Ты глубоко опечалила меня сообщением о смерти отца. И без того невеселая жизнь моя представляется мне теперь и вовсе беспросветной, мучительной. Не знаю, как переживет эту утрату мать. Кстати, я совсем не имею от нее писем.
У нас сейчас затишье, но это, судя по всему, очень ненадолго. В горах — небывало суровая зима, мы топчемся на одном месте, и кажется, что войне этой конца не будет. Вражеские солдаты вместе с партизанами-горцами наносят нам удары с самых неожиданных сторон, и мы фактически только обороняемся. Госпиталь забит ранеными, на них смотришь с болью и в то же время с какой-то завистью: отвоевались! Серые скалы обагрены кровью наших «эдельвейсов», большинство убитых так и лежат, незахороненные, в расщелинах, под снегом.
Особенно подорвали моральное состояние солдат вести из Сталинграда. Дорога к Закавказью теперь, кажется, окончательно перекрыта, и один только бог знает, чем все это кончится. Вот тебе, Эрика, и легкие победы, о которых нам столь красноречиво вещал Фриц! Не только легкие, но и трудные победы уже, по-видимому, позади. Похоже на то, что русские полны решимости громить нас по всему фронту.
Ты будешь удивлена, моя милая, еще одной новостью. Помнишь, я рассказывал тебе об альпинисте из села Состар — о том горце по имени Магомет, который однажды спас меня от неминуемой гибели? Так вот, он волею судьбы оказался у нас в плену! Мало того — он лежит в моем госпитале... Прости, больше сейчас писать не могу — прибыла новая партия раненых. Постараюсь возможно скорее отправить тебе это незаконченное письмо.
Твой Петер».
Опустилась ночь — густая, непроглядная, похожая на черную вечность, похожая на глубокую пропасть, из которой никому не дано выйти.
Петер встал, попытался стряхнуть с себя усталость и поспешил к госпиталю. Клаксон грузовика, на котором привезли новых раненых, ревел в ночи тревожно и в то же время жалобно.
— Ты слышишь меня, Магомет? — коснувшись холодной ладонью потного лба раненого, спросил Петер. — Вставай, тебя вызывает майор.
Пленный молча поднялся с койки, молча оделся. Отведя в сторону руку санитара, протянувшего ему для бодрости склянку рома, он посмотрел на Петера и сказал:
— Я готов, господин доктор. Готов ко всему, даже к расстрелу. Но спешите. У вас осталось слишком мало времени...
— Ну вот, опять ты за свое, — огорченно и беспомощно улыбнулся Петер. — Уверяю тебя, что ты и слова грубого не услышишь. Мы теперь стали расчетливее, ведь война идет на убыль, — а что же будет? Отвечать никому неохота...
— Ошибаетесь, доктор, — холодно ответил Магомет. — Война — в самом разгаре. И закончится она не здесь, не на нашей земле...
— Нет! — резко воскликнул Петер, но тут же пожалел, что сорвался, и вернулся к мягкому, увещевательному тону: — Впрочем, какая разница, Магомет? Мы с тобой — не солдаты, мы — альпинисты, и должны стоять выше войн и распрей. Наша цель — новые вершины. Едва умолкнут залпы в горах, едва наступит мир, мы вновь устремимся в горы. Они ждут нас...
— Мои горы проклинают вас, а не ждут, — дрожащим от ненависти голосом выдавил из себя Магомет. — И наши женщины-горянки, некогда встречавшие немецких альпинистов хлебом-солью, тоже проклинают вас. Их проклятия страшны, учти это, мой бывший гость.
В серых глазах доктора промелькнул испуг — вот так же глядел он тогда на внезапно хлынувший камнепад. Не отвечая, он направился к двери.
Втроем — Петер, Магомет и сопровождавший его автоматчик — они вошли к майору Фрицу Поппу.
Начальник гарнизона предупредительно встал навстречу пленному, предложил ему стул и сам расположился напротив. Петер облокотился на подоконник и глядел в окно на падающий снег, словно именно ради этого зрелища и явился.
Впервые майор лично беседовал с одним из многих миллионов воинов этой странной, непостижимой страны. Страны, которая, сама истекая кровью, как жерновами перемалывает непобедимую немецкую армию. Для таких бесед в штабе были специальные люди — опытные офицеры.
Он не спешил начинать разговор. Он изучал этого пленного, человека, который ни на что не может надеяться и судьба которого целиком в его власти, во власти Фрица Поппа — доблестного офицера доблестной армии. Одним едва заметным жестом руки, одним взглядом в сторону автоматчика он может лишить этого парня завтрашнего дня, потому что сегодня хозяин положения он, майор армии, потрясшей всю Европу и дошедшей до этих гор.
Несчастный горец! Как слепо уверовал он, наивный гордый щенок, в непобедимость своей страны! Нет, этот стройный малый с независимым взглядом черных глаз, чем-то даже нравится ему, майору Поппу! Не может же он не понимать, где находится и что его ожидает. «Не так-то просто будет сломить его волю, — мысленно прикидывает майор. — Впрочем, попробуем. Как у них говорят, чем черт не шутит, когда бог спит. А сейчас, кажется, бог действительно спит слишком безмятежным сном...»